– Кто не сдаст свои дипломные до 14-го числа, будет иметь дело не со мной, а с начальником учебной части!
– До 14-го?!– воскликнули два голоса.
–Да. – безжалостно подтвердил педагог. – Нашей Эры! – припомнил он им февральское мучение. – Четырнадцатое! Легко запомнить – трудно забыть! – Анатолий Васильевич встал и направился к выходу.
– Какого месяца?
Куратор остановился в дверях: – Надеюсь, это риторический вопрос, не требующий моего ответа!
Он не напрасно беспокоился о физическом состоянии курсантов, озаботившись, даже, видом обычного фингала у одного из них. В истории, приведшей к пагубным для вуза последствиям, уже имелись пострадавшие. Во всяком случае, в группе, выходящей сейчас из аудитории, количество студентов было меньше, чем в начале учебного года.
Массовая культура
Не только на педагога в этот жаркий апрельский день нахлынули воспоминания.
Темноволосый курсант, сидевший у окна, подперев голову рукой, задумчиво смотрел на университетский двор, который вычищали первокурсники. За спиленными тополями поблескивала луковка воинской часовни. Крики внизу заставляли красивое лицо болезненно морщиться. Этому взводу ни разу, на его памяти, не поручали подобных «грязных» дел. Их задачей было просто прилежно учиться. Надо сказать, в этом молодой человек хорошо преуспел. И не просто хорошо, а даже отлично. Пять безупречных лет в стороне от любых сомнительных начинаний…
Но вот, на последней учебной сессии произошел неприятный инцидент, и парень, по удивительному, непонятному совпадению, один из его главных участников. Миша Алымов до сих пор не мог понять, как такое могло случиться. Блестящие способности, ровная карьера впереди, все это теперь стояло под большим вопросом (и зависело от результатов расследования не только комиссии, но и дознавательных органов).
Конечно, он не пострадал пока, как те двое, которых недавним приказом ректора отчислили из университета, не дав сдать диплом. Однако, у курсанта не было уверенности, что и он не станет третьим.
На весеннее солнце набежала туча, залитый ярким светом двор погрузился в тень. Порыв ветра ударил в окно, и стекло зазвенело. Правда ветер сейчас был теплый, в отличае от того, начала весны.
Двадцатого февраля в городе проходило два равнозначных по характеру и количеству участников события – Лига Европы и рок-концерт. Несмотря на плохие метеосводки, надвигавшийся с Севера Балтики фронт и возможность урагана, оба мероприятия решено было не отменять.
К десяти часам вечера, когда город ощутил на себе первые порывы штормового ветра, они благополучно завершились. Из двух огромных переполненных чаш-стадионов, людские массы выплеснулись наружу, и по нескольким главным улицам двинулись навстречу друг другу.
Сильный шквалистый ветер вперемежку со льдом отбили охоту у большинства игроманов затевать споры «о вкусах», толпы быстро растворялись в светящихся входах в метро.
От общего потока отделялись незначительные группы желающих завершить вечер «традиционно». Но они почти не привлекали внимания патрулей, охранявших правопорядок на улицах, и полагавших, видимо, что и этих отщепенцев скоро «ветром сдует». (Если не закон, то стихия – возьмет свое!)
Среди последних были наши знакомые. Четверо курсантов, не дошедших ранее с Куратором до кинотеатра, насладившись концертом, возвращались домой.
Замечу вскользь, что если о культурном выходе университета их педагог узнал за день до события, то свой собственный культурный выход курсанты запланировали еще три месяца назад. Поэтому любые намеки начальника курса о последствиях неисполнения приказа не возымели действия. Деньги, и не малые, были отданы за лучшие места в зале, и ничто в этот день не могло помешать молодым людям их занять.
Концерт был хорош. Музыканты держали зал, и зал … держался… Из последних сил. Многие выглядели совсем невменяемыми. Под ногами скрипело стекло от бутылок, неизвестно каким способом пронесенных через кордоны охраны. Сорвав на последних синглах и без того надломанный голос, солист вдруг заговорил… По-русски… Группа благодарила публику за горячий прием.
Зал взорвался овацией. По обычаю, какую бы чушь не сообщала заграничная звезда, если она сделает это на нашем «великом и могучем», сообщение неизменно приводит публику в неописуемый восторг. Даже если половина слов не подвластна пониманию «остепененного» филолога-лингвиста.