— Закрыто, гражданин! — громко сказали ему из кухни неожиданно звучным молодым голосом. — Там написано, что столовая до девяти.
— Да я грамотный. Мне бы чаю с хлебом, больше и не надо ничего, — откликнулся Василий.
— Грамотный? — в окне раздачи появилась моложавая женщина в белом халате, светловолосая, чуть полноватая, с веселыми темными глазами и ямочками на круглых щеках. Эта меня покормит, подумал Серегин, встал, улыбнулся и подошел к раздаче. С широкой плиты, заставленной кастрюлями, головокружительно пахло жареным мясом.
— Не шибко ученый, но дважды два — помню. Послушай, красивая, накорми ударника. Целый день вкалывал, не жрамши, честное слово. А голодного девки любить не будут. — Серегин наклонился к раздаче и посмотрел в темные зрачки поварихи. Она отпрянула, словно он плеснул в нее кипятком, и повернулась в профиль:
— Ладно уж, ударник. Мой руки.
— Руки? — Серегин удивленно посмотрел на свои широченные ладони. — Ух ты, гигиена! — и пошел к умывальнику около входа.
— Надолго к нам, ударник? — спросила из кухни повариха.
— Это как меня здесь приветят. Недельки на две от силы. — Серегин сел за стол, почему-то чувствуя, что она сама подаст ему. И точно: уже шла с большой глубокой тарелкой, в которой были вкусно уложены мясо и мятая картошка с луком. Серегин даже зажмурился от удовольствия, но краем глаза уловил, что повариха высокая и стройная. — А если так кормить будут, то, может, вообще останусь. Ты местная?
— Нет, из города, — повариха принесла металлическую кружку и горячий чайник, подвинула ближе хлеб.
— А почему сказала «к нам»? — Василий взял ложку и наклонился над тарелкой.
— Так я здесь уже второй месяц. Устала, как черт. И не знаю, что там дома творится.
— А как тебя величать? — спросил Серегин и подумал, что у этой симпатичной бабы здесь, в колхозе, видимо, от городских мужиков отбою нет.
— Величать меня, молодой человек, красиво — Елена Петровна, — ответила повариха и неторопливо пошла на кухню.
Серегин едва не подавился от неожиданности. И потому, что его назвали молодым человеком, и потому, что уж очень по-царски представилась ему повариха. Он с минуту молча уминал картошку с мясом, потом повернулся к раздаче:
— А меня, Елена Петровна, еще никто не звал Василием Митрофановичем. Все больше Вася да Серегин. — Он налил до краев кружку темного чаю, отхлебнул — сладкий. — И где ж ты, Елена свет Петровна, в нашем городе каши варишь? В какой столовой такая вкуснота бывает?
Повариха выключила плиту и вытерла полотенцем руки:
— Я на машиностроительном заводе бригадиром работаю. А вкусно готовить — это мое хобби, Василий Митрофанович. Когда-то в юности пришлось в столовой котлы ворочать. А вы — шофер?
— Ага, — Серегин допил чай, собрал посуду, отнес к раздаче. — Сколько я вам должен, хозяюшка?
— Сорок семь копеек.
— Всего-то? — удивился Серегин. — Накормила, понимаешь, на неделю и так дешево? Ну, прямо коммунизм настоящий. — Он порылся в кармане, достал рубль.
— У меня сдачи нет, я всю мелочь уже сдала. И потом здесь талоны, платить надо в бухгалтерию колхоза.
— Елена Петровна, — Василий прилег на широкий подоконник раздаточного окна. — Извините, конечно, но у меня появилось желание отблагодарить вас по-настоящему за вашу доброту.
— Это как? — Она уже сняла белый халат и осталась в легком голубом платье.
Серегин отвел глаза от поварихи в темно-синее окно.
— Очень просто. Вы говорите, что давно не были дома. Отсюда до города всего-то полста километров по хорошей трассе. Какой-нибудь час. Я могу вас подбросить.
— Правда? — обрадованно вспыхнула Елена Петровна и улыбнулась так открыто и беззащитно, что у Серегина приятно дрогнуло сердце. — Нет, спасибо, Василий Митрофанович. Я не успею назад, а мне в пять утра надо быть уже здесь, мы ведь в шесть открываемся. Так что извините.
— И это не проблема! Я вас и обратно отвезу. Вы долго будете дома?
Елена Петровна нерешительно прижала палец к губам, посмотрела на Серегина исподлобья:
— Вообще-то мне только платья сменить да внука проведать. Ну, час, не больше.
— Боже мой! — воскликнул Василий. — И вы еще сомневаетесь? Да мы с вами к двенадцати ночи уже вернемся. Даю слово! Дорога отличная, дождя нет. Ну, решайтесь!
— Но вы же целый день работали, устали, вам отдыхать надо.
— Елена Петровна, я человек железный, вот увидите!
Это была не поездка, а чудо. Когда он бросил, словно игрушечные, три полных мешка картошки, выписанные Еленой Петровной в колхозе, за высокий борт машины, а она села в кабину и сразу наполнила ее запахом каких-то нежных духов, всю дневную свинцовую усталость Серегина сняло как рукой.
— Елена Петровна, признайтесь, что вы меня обманули, когда сказали про внучка? Муж ждет — это я поверю. Внук — неправда!
— Ну, почему же? — наивно и мило удивилась она, подставив в открытое окно руку упругому теплому ветру. — Моей дочери девятнадцать, мне тридцать восемь и только в конце года будет тридцать девять. Так что я уже бабушка. И внука зовут Максим.
— Великолепно! Просто поразительно! А муж намного старше вас? — Серегин, внимательно глядя на пустую дорогу, ловко закурил и опустил руку за дверцу, спрятав от ветра огонек в кулаке.
— Муж у меня был. Но я развелась с ним давным-давно. Он умер в Магаданской области, — Елена Петровна вздохнула высокой грудью.
— Срок отбывал? — невольно вырвалось у Василия.
— Нет, сам уехал на прииски. Мы развелись, потому что он пил и изменял мне. А когда я его не простила и прогнала, сказал, что вернется из Магадана и озолотит свою Елену Прекрасную. А сам через год простыл и умер.
— Вам изменял? Что-то не очень верится, — Василий покосился на Елену Петровну и покачал головой. — Слепой он был, что ли?
— Знаете, есть такая пословица: что имеем — не храним, потеряем — плачем.
— Да, история. Вы меня простите, что я вот так, с расспросами.
— Ничего, Василий Митрофанович, дело это прошлое, почти все забылось. Да и не одна я теперь, у меня дочь, зять и Максимка. И на работе ценят, зря у нас бригадиром не ставят.
— О-о, я и забыл, что вы начальство. И хорошо платят?
— У нас на участке очень прилично. Двести и даже больше в месяц получаем.
— Ого! — Василий присвистнул. — Это где же на машиностроительном женщины так много зарабатывают? С такой зарплатой никакой муж не понадобится.
— Что вы, Василий Митрофанович! Разве муж нужен только для того, чтобы деньги приносил? Для души человек нужен. А в наше время умная женщина сама в состоянии прокормить и себя, и семью. Работаю я в гальваническом цехе, на участке золочения.
— Ах, если так, то конечно. А странно: муж уехал в Магадан за золотом, а вы работаете на участке золочения. Нескладуха какая-то.
— Он за деньгами уехал, ему их всегда не хватало. А я тогда в столовой была. Это теперь за свою работу хорошо получаю, она у нас сложная и ответственная.
— Понимаю, понимаю, Елена Петровна. — Серегин щелчком выбросил окурок на обочину. — Но неужто вы прямо вот так с живым золотом дело имеете?
— Как вам сказать, Василий Митрофанович, — Кудрявцева пожала плечами, — мы сначала детали никелем покрывали. Потом у нас на участке серебро ввели. А несколько лет назад — золото. Это чтобы всякие точные приборы лучше и больше работали. Да вы лучше про себя расскажите. А то все я да я.
— А что про себя говорить? — Серегин снова закурил, помолчал, пока навстречу, ярко светя фарами, шла колонна машин. Когда шоссе снова стало пустынно, он оглянулся на Елену Петровну. Она задумчиво разглядывала его руки, небрежно лежавшие на баранке.
— Что вы так на мои руки смотрите?
— Мне кажется, вы отличный водитель. И руки у вас очень красивые, настоящие руки мужчины, сильные. Вы вон как легко мои мешки с картошкой, как резиновые шарики, раз — и в машину.
— Водитель я обычный, первого класса, таких много, — улыбнулся Серегин. — Разумеется, профессионал. Раньше работал на шахте «Пионерской». Слышали?
— Конечно, это недалеко от города. На шахте трудно работать?