— Да, понимаю, — поникла она. — Но кто у нас его купит? Может, в магазин отвезти? В ювелирный?
— Господи, какая же ты наивная баба! — Серегин закатил глаза. — В том магазине принимают не песок и слитки, тем более из такого золота, как у нас, а ювелирные изделия.
— А чем наше золото хуже?
— Чем? Чем? Не знаю, чем. Только его нигде не примут, кроме милиции или КГБ. А ты как думала? И денег там за него не дадут. Срок могут дать, ясно?
— Вася, — Кудрявцева взяла руку Серегина, прижала к груди, — поцелуй меня, а то я соскучилась по ласке твоей. Ты меня все ругаешь и ругаешь.
— Я не ругаю, — Серегин обнял ее, приподнял от земли, обеими руками сжал так сильно, что у нее перехватило дыхание и она, бледнея, приникла к его груди:
— Васенька, милый, мы что-нибудь придумаем, вот увидишь.
— А что тут долго думать? Врачам зубным его продать надо. Я слышал от верных людей, что один мужик купить может. Ты сходи в поликлинику, разузнай. Но только потихоньку, чтобы никто не догадался. Ясно?
— Хорошо, я попробую.
На следующее утро она встретила его у себя дома так радостно, что он поразился происшедшей в ней перемене и подумал, что ему надо было давно подсказать ей этот вариант. Он выпил водки, хорошо поел, потом она закрыла дверь на два замка и увела его в спальню.
— У тебя вообще-то неплохо дома, — сказал он, — жаль только, что курить нельзя.
— Ты уж потерпи, Вася, у нас ведь Максимка. Да и Саша курит только в ванной или в общем коридоре.
— Нашла, с кем меня сравнивать! — Серегин усмехнулся. — Нет, я так не привык. Давай-ка я на кухне возле форточки. И не дрожи, никто меня из соседей не увидит. А если и увидит, что тогда? Разве ты, взрослая женщина, не имеешь права пригласить в дом мужчину? Тем более днем. Да, может, я кран ремонтирую.
— Вот именно! — сказала Елена Петровна и тоже поднялась. — Пошли в самом деле на кухню. Сейчас я тебе расскажу, что узнала. Вот слушай, — она села напротив Серегина, запахнула халат. — Я разузнала. Ты молодец, правильно подсказал. В поликлинике есть врач, который потихоньку вставляет зубы из старых золотых монет. Он их покупает за деньги, а потом как-то обрабатывает и делает коронки. Для пробы можно пойти к нему.
— Ты думаешь, не откажется?
— Не должен. Он же берет деньги за монеты, значит, золото ему нужно.
— В крайнем случае, Лена, ты тогда пойдешь к другому врачу.
— Но ведь золото у нас грязное, с графитом, я боюсь.
— А тебе какое дело? Лишь бы он купил. Зато у нас будут деньги вместо песка. Или ты не согласна?
— Нам, Вася, все время твердят, что это золото вроде как ядовитое.
— Врут, Лена, ты не верь, это специально, чтобы его не брали.
— Может быть. Но раствор — точно ядовитый, даже смертельный.
— Дуреха, как золото может быть ядовитым? Я тебе говорю, что ерунда все это. Но если тот врач спросит, откуда у тебя оно, ты ему скажи, что осталось от мужа, который работал на приисках в Магаданской области. Видишь, я все продумал до мелочей. А муж твой там на самом деле работал и на самом деле мог оставить своей любимой жене наследство. Ничего страшного, и очень похоже на правду. Пусть этот врач проверяет, если захочет, был у тебя там муж или нет. Ему каждый скажет, что был. Вот так-то, товарищ Кудрявцева.
— Молодец, ловко придумал.
— Между прочим, у меня эта мысль мелькнула еще в прошлом году, так что я о тебе, как видишь, не забывал. Пошли отсюда, у нас в запасе еще целых два часа.
— Вася, а ты сможешь меня понести на руках?
— Я-то? — Серегин усмехнулся. — Запросто! — Он взял ее на руки. — И еще вот что, Лена. Золото продавать будешь ты. Ведь ты его хозяйка, это во-первых. А во-вторых, меня, мужика, врач испугаться может. А ты женщина, к тому же симпатичная, тебе и карты в руки.
— Хорошо, я попробую, — она обняла его за шею. — Василий, дай мне твердое мужское слово, что сразу, как только Клава твоя умрет, ты женишься на мне. И мы поедем на юг, в свадебное путешествие. Да? Помнишь, ты мне обещал?
— Лена, — Серегин сделал обиженное лицо, — девочка моя, ну, когда и в чем я тебя обманывал? Ей и жить-то осталось всего ничего. Хорошо, если до весны дотянет, а ведь может и к Новому году помереть. У нее это, забыл, как называется...
— Саркома груди, — напомнила Кудрявцева,
— Точно, она самая. А по-простому — рак. Ее из больницы выпустили, ничего не сказали прямо. Ну а мне, как самому близкому человеку, так и заявили: не выживет. Так что надо ждать. И все об этом. А завтра пойдем продавать золото. Возьмем тот, самый первый кусочек.
— Вася, а я его в магазине на контрольных весах взвешивала.
— При народе? С ума сошла!
— Не волнуйся, я это сделала незаметно. В нем примерно граммов двадцать пять. Сколько за него можно получить? Ну, с учетом того, что немного грязный, с графитом?
— Понятия не имею. Двадцать пять граммов — это ж соринка, и на ладони не почувствуешь. Рублей бы триста для начала. У нас всего сейчас сколько?
— Я остальные не взвешивала. Но первый самый маленький. Всего, может быть, граммов триста или даже триста пятьдесят.
— Учти, Лена, оптом его продавать нельзя. Оптом всегда дешевле, чем поштучно, это закон рынка, на себе проверял сколько раз. Так что готовься, завтра поедем.
— Тебе не страшно, Вася?
— Мне? — искренне удивился Серегин и улыбнулся. — А при чем здесь я? Продавать-то будешь ты, хозяйка.
— А за меня?
— Ну, за тебя я, конечно, волнуюсь.
Утро следующего дня было пасмурным. Дождь — он к удаче, подумал Серегин, останавливая «Жигули» метров за сто от поликлиники возле деревьев с желтыми листьями.
— А почему ты меня к самому подъезду не подвезешь? — капризно надула губы Кудрявцева.
— Ты что, обалдела, милая? — хмыкнул Серегин. — Ни в коем случае нельзя, чтобы здесь нас видели вместе, ясно?
— Поняла-поняла, — кивнула она, — только я зонтик забыла.
— Ничего, не сахарная, — прошептал Серегин, кусая губы, — давай иди, первый раз нам ни с чем возвращаться нельзя, примета плохая. А дождик — к удаче.
— Ну, я попробую. — Кудрявцева открыла дверцу и, подняв воротник плаща, побежала к поликлинике, смешно семеня полными ногами на высоких каблуках.
«Ох и дура! Ох и дура! — подумал Серегин, напряженно глядя ей вслед. — А вдруг повезет? Чем черт не шутит!»
С гулко бьющимся сердцем Елена Петровна вошла в поликлинику. Кажется, на втором этаже. Она поднялась по красной ковровой дорожке. «Окулист» — было написано на табличке возле первой двойной двери. Нет, ей не сюда. Окулист — это по глазам. Ага, вот сюда — «Стоматолог». Она постучала и в ответ на женский голос, сказавший «пожалуйста!», вошла.
В кабинете за столом сидела худая темноволосая красивая женщина с серьгами в ушах, что-то писала. Она повернула голову и пристально посмотрела на Кудрявцеву серыми глазами:
— Что вам угодно?
— Извините, — Елена Петровна хотела улыбнуться, но из-за волнения это ей не удалось. — Мне порекомендовали обратиться к Евгению Александровичу.
— Простите, а кто вам порекомендовал? — спросила женщина, поднимаясь, и Кудрявцева увидела, что она высокая и очень стройная.
— Оля из консультации, — у Елены Петровны дрожал голос, она никак не могла унять вдруг охватившую ее дрожь.
— Ольга Николаевна? — переспросила женщина, кокетливо поднимая длинные тонкие брови.
— Да, Ольга Николаевна рекомендовала мне обратиться только к Евгению Александровичу. Я по личному вопросу, — вспомнила Кудрявцева и облегченно вздохнула.
— Ну, так бы сразу и сказали, что по личному. — Женщина поправила ослепительный халат и показала рукой на деревянную кушетку, застеленную простыней. — Вы присядьте на пару минут, я его сейчас приглашу. — Она скрылась в правую, боковую дверь, и через минуту из нее вышел невысокий темноволосый мужчина с большими залысинами и широкими бакенбардами. Руки его были в карманах халата. Елена Петровна обратила внимание на блестящие коричневые туфли на довольно высоком каблуке и идеально отглаженные брюки. Мужчина внимательно смотрел на нее добрыми карими глазами:
— Вам д-действительно нужен Евгений Александрович? — спросил он, чуть заикаясь, мягким, располагающим голосом.