Чуть позже, заметив, как я уплетаю буйабес, папа вспомнил, что в детстве я терпеть не мог рыбу, потому что боялся костей, и из рыбных блюд ел исключительно тресковые палочки. Мои прежние представления об отце в очередной раз пошатнулись: выходит, папа не только знал, что я не любил рыбу и предпочитал рыбные палочки, но и помнил об этом столько лет?..
Мы съели все подчистую, осушили кувшин вина, искренне поблагодарили месье Доминика за вкусный ужин и попросили счет. Его нам принесли вместе с печеньем на блюдечке и двумя рюмками бренди — комплиментом от заведения. К этому времени все столики в ресторане уже были заняты, царила расслабленная веселая атмосфера. Казалось, мы переместились в другую эпоху — в шестидесятые или более ранние годы.
Отец огляделся, на его губах заиграла мальчишеская улыбка.
Если бы до этой минуты кто-нибудь попросил меня описать папино лицо, мне пришлось бы непросто. Да, я упомянул бы выдающийся нос, очки, темные глаза и густые седые волосы. Но сказать, что у отца ямочка под подбородком, длинные ресницы и шрам над левой бровью, я бы не смог, потому что никогда их не замечал. Как так вышло, что я никогда их не замечал?
— Откуда у тебя этот шрам? — полюбопытствовал я.
— Который? — отозвался папа. Затем увидел, куда я киваю, и дотронулся до шрама, словно проверяя, на месте ли он. Отхлебнул бренди, закурил и произнес: — Он у меня на память о твоей маме.
— Серьезно? Она что, тебя била?!
Отец расхохотался.
— Нет, конечно! Просто из-за нее меня ударил другой человек, да так сильно, что остался шрам. — Смех уступил место задумчивости. — Давненько я об этом не вспоминал.
— Расскажешь, как все было?
— Расскажу. Ты что-нибудь слышал о голиардах?
— Ага, от учителя физкультуры в средней школе. Он учился на медицинском, но диплом так и не получил. По словам учителя, студенческие годы в компании голиардов были лучшими в его жизни. Мол, только благодаря голиардам он и почувствовал себя человеком. Его друзья сдали выпускные экзамены и стали врачами, он же ограничился преподаванием физкультуры.
— Знаешь что?
— Что?
— Иногда, слушая тебя, я словно возвращаюсь во времена твоего детства и изумляюсь тому, какой у тебя слог и кругозор.
Не зная, что ответить, я молча кивнул. Кивок всегда уместен, потому что собеседник вкладывает в него свой смысл. Выждав полминуты, я вернул разговор к прежней теме:
— Так что за история у твоего шрама?
Папа улыбнулся, глядя вдаль:
— Все произошло, когда твоя мама поступила на первый курс, а я перешел на четвертый. Говоря на жаргоне голиардов, я был четырехштампником.
— То есть?
— То есть в моей зачетке стояло четыре штампа, по одному за каждый начатый учебный год. Среди студентов попадались и такие, у кого в зачетке было целых десять штампов. Эти люди имели кучу задолженностей. Таких еще называют вечными студентами. Многие из них, подобно твоему физкультурнику, так никогда и не закончили учебу. Он правильно сказал, это была лучшая пора его жизни. А больше всего студенты вроде него любили начало учебного года.
— Почему?
— В первые недели учебы старшекурсники, особенно эти неучи с неудами, подкарауливали первокурсников, чтобы слегка поглумиться, и вымогали у них деньги на выпивку или что-нибудь еще. С юридической точки зрения голиарды нарушали сразу несколько законов. Делали они вот что: собирались группами по четыре-пять человек, подходили к первокурснику, окружали его и начинали издеваться. Насколько затянется и во что выльется этот диалог, зависело от того, что за голиарды в нем участвовали и как реагировал на их подначки свежеиспеченный студент.
— Никто не бунтовал?
— Как правило, нет. Кстати, в армии между новобранцами и солдатами второго года службы тоже происходит подобное. Новички напуганы и неприкаянны, не понимают, куда попали, не знают, как себя вести. Вот и первокурсники инстинктивно включаются в эту игру, которая в большинстве случаев действительно только игра, терпят шуточки или тумаки старших, откупаются от них, и на этом все заканчивается.
— И сколько раз за первые недели учебы студент мог угодить в такую переделку?
— Один, на этот счет действовало строгое правило. Студенту выдавали «пергамент» — так голиарды называли карточку, которая свидетельствовала о прохождении ритуала. Своего рода охранная грамота. Если тебя останавливала другая компания голиардов, ты предъявлял «пергамент», и тебя отпускали. Словом, это была вполне безобидная забава. Вскоре голиарды остывали и возвращались к излюбленным занятиям — вечеринкам, пирушкам и походам в казино, которые в те времена еще были легальными. — Конец фразы — тот, что касался казино, — прозвучал с несколько иной интонацией, чем все предыдущие слова отца. — А иногда дело принимало дурной оборот. В одних ситуациях первокурсники были не настроены терпеть эти мелкие, а порой и отнюдь не мелкие придирки, в других — голиарды попадались глупые, злые или просто перегибали палку. Сочетание этих двух факторов могло закончиться плачевно. Самая идиотская потеха голиардов заключалась в том, чтобы схватить первокурсника — особенно если он не хотел им подыгрывать — и окунуть его в фонтан. Учти, дело происходило в ноябре, так что было уже весьма нежарко.