Папа вдруг показался мне таким уязвимым. Меня охватил порыв сжать его плечо, но я не посмел этого сделать.
Он потер виски и прищурился.
— Может быть, все дело в том, что я не оправдал собственных ожиданий, но, подозреваю, даже если бы мои мечты о математической славе сбылись, такой момент рано или поздно наступил бы. Полагаю, причина банальна и проста: я старею, я боюсь смерти и… — Отец оборвал себя на полуслове. — Мне не следует говорить с тобой о таких вещах, — добавил он и тряхнул головой.
— Тебе есть с кем говорить о них?
Папа уставился на меня так озадаченно, будто не понял, кто и о чем его только что спросил.
— Нет, не с кем.
— Тогда поговори со мной.
Мне показалось, мое предложение его ошеломило. В отцовских глазах мелькнул проблеск решимости.
— Верно, — прошептал он. — Я поговорю об этом с тобой. — В его голосе не было ни намека на иронию. — Всю жизнь я считал, что никогда не состарюсь. Я и представить себе не мог, что однажды скажу: «Мне сорок лет». Нынче мне уже за пятьдесят. — Он докурил сигарету, затянувшись так сильно, что на щеках образовались две глубокие борозды. — Мне следовало умереть молодым. Не в буквальном смысле, конечно, а как математику. Сменить работу, уйти из университета, едва только я начал понимать, что силы заканчиваются. Как бы ни был хорош человек — а я был весьма хорош, — настает день, когда он сравнивает себя с выдающимся талантом или гением и убеждается в собственной ущербности. Нам необходимо умение остановиться на пике своих возможностей, но, увы, на это мало кто способен.
— Когда ты обнаружил, что у тебя талант к математике? — В моем вопросе прозвучал упрек: мне не понравилась ни папина речь, ни темы, которые он в ней затронул.
Похоже, он это почувствовал и потому постарался ответить чуть более оптимистично:
— Вообще, я с детских лет был с математикой на «ты». Но окончательно понять, что у меня есть к ней способности, помог один случай. Он стал для меня своего рода предопределением, которое…
— Да не тяни уже!
— Это произошло, когда я перешел в среднюю школу. Учитель математики на первом уроке рассказал нам историю об известном математике Гауссе. Гауссу было девять лет, он сидел на уроке математики, а в классе поднялся дикий гвалт. Учитель, пытаясь хоть как-то приструнить учеников, дал им задание сложить все числа от одного до ста. Он надеялся, что это займет их надолго и урок пройдет относительно спокойно.
К нам подошли парень и девушка моего возраста или чуть постарше, в сандалиях и длинных рубашках в стиле хиппи.
— Hi, brothers! — поздоровались они и спросили, нет ли у нас сигарет.
Отец вынул из пачки несколько сигарет и отдал им.
— Пять тысяч пятьдесят, — произнес я, когда наши с папой взгляды снова встретились.
— А?
— Сумма всех слагаемых от одного до ста — пять тысяч пятьдесят.
— Погоди, так я уже рассказывал тебе эту историю?
— Нет.
Папино лицо вытянулось от изумления.
— Как ты подсчитал? — проговорил он медленно.
Немного подумав, я ответил:
— Мысленно увидел все числа от одного до ста, расположенные на отрезке. Отрезок выгнулся, и его края сомкнулись в круг, в котором крайние числа, сто и один, оказались рядом друг с другом. Я сложил их, получилось сто один. Затем из точки между единицей и сотней вышла линия диаметра. Она пересекла центр круга и остановилась в точке между пятьюдесятью и пятьюдесятью одним. Я сложил эти два числа, обнаружил, что их сумма равна сумме ста и одного, и понял: сумму чисел от одного до ста можно разложить на пятьдесят пар, сумма слагаемых в каждой из которых равна ста одному. Дальше умножил сто один на пятьдесят и получил пять тысяч пятьдесят.
— Сможешь перевести это в формулу?
— Думаю, да.
Он протянул мне черный блокнотик и перьевую ручку, которые всегда носил с собой, и я вывел: n / 2 (n + 1). Потом зачеркнул и переписал в таком виде: n (n + 1) / 2.
— Так лучше.
Я вернул ручку папе. Он рассеянно взял ее как сигарету и, по-моему, был готов поднести к губам и сделать затяжку.
— Сколько ты получил по математике в первом семестре?
— Шесть.
— Шесть. А за год?
— Шесть.
— Почему?
— Что почему?
— Ты понимаешь, о чем я.
Я пожал плечами. Отец наклонился вперед.