— То они нас, то мы их…
Такой невразумительный ответ вполне удовлетворял Ахмета, и через какое-то время он снова подходил ко мне с тем же вопросом, и снова мой абстрактный ответ его целиком устраивал.
Однажды, а именно на праздник Первого мая, он прибежал ко мне в лагерный барак с базы снабжения запыхавшийся, взволнованный.
Лагерное начальство всегда опасается, что именно Первого мая, когда заключенные не работают, а скопляются в бараках, там может произойти драка или еще какое-нибудь безобразие, и поэтому время от времени наведывается в лагерные пункты, на базу снабжения и даже в больницу. В этот раз начальство приехало в новой форме с погонами (именно тогда в Красной Армии были введены погоны, о чем чеченцы, естественно, сном и духом не ведали).
— Слушай, Антоненко: сам видел. Сам! Приехал на базу, а у него (Ахмет показал рукой на плечи, где бывают погоны) золото сюда, золото туда. Сам видел! Что это такое?
— В Красной Армии ввели погоны, или, как ты говоришь, «Золото сюда, золото туда», — объяснил я.
— Золото сюда, золото туда — закон? — переспросил Ахмет, не веря своим ушам.
— Да, теперь это закон, — ответил я как можно спокойнее.
— Скажи, Антоненко, а — князь, мулла, барашки — закон?
Ахмет решил, что если в армию возвратились погоны, как это было когда-то в прежние времена, значит, должен возвратиться и старый режим.
— Нет, Ахмет, — князь, мулла, барашки, — не закон.
— Не закон? — удивленно переспросил Ахмет.
— Не закон, — повторил я.
В голове у Ахмета, наверное, все перепуталось, и не за что ухватиться, чтобы распутать клубок, разобраться, что к чему. Он опустил голову, и глубоко задумавшись о чем-то своем, уныло побрел от меня прочь…
Конный милиционер
Это только на первый взгляд Беймбет Кунанбаев кажется дикарем и нелюдимом, но стоит присмотреться повнимательнее, поговорить с ним, и вы увидите, что этот немолодой казах, которому уже за пятьдесят, человек добродушный, хотя и очень обиженный. Судьба обошлась с ним так жестоко и несправедливо, что он никак не может прийти в себя, несмотря на то, что с тех пор, как свершилась эта страшная история, минуло четыре года. Легко сказать — четыре года, а сколько горя за это время выпало на долю несчастного Беймбета! Сколько мытарств и лишений перенес он: голод, холод, мучения… Куда только не бросало его бурное житейское море, словно жалкую щепку, в какие снега не заносило Беймбета, какие морозы его не морозили! Если бы кто-то раньше сказал ему, что все это произойдет с ним наяву, а не приснится в кошмарном сне, — Беймбет не поверил бы. А ведь еще целых шесть лет ждать, когда он сможет вернуться в свой степной аул и будет спать не на верхних нарах, а в юрте, на кошме, пасти коней, пить кумыс, перекочевывая летом на свежие пастбища Алатау… Да и дождется ли этого Беймбет, выдержит ли еще шесть долгих лет, если за четыре года, проведенные здесь, он так подорвал здоровье, что его вернули из шахты как непригодного к тяжелому труду под землей и дали работу на поверхности — в вентиляции.
Работа не трудная, да, собственно, это и не работа: выведут Беймбета вместе с другими за зону и оставят под надзором конвоира с винтовкой, по-лагерному «дудоргой» возле шурфа, через который сбрасывают в шахту крепильный лес. Возле шурфа раскорячил четыре железные лапы вентилятор — за ним-то и должен следить Беймбет: включать рубильник, чтобы вентилятор гнал в шахту свежий воздух, и время от времени потрогав железные бока, проверять, не перегрелся ли мотор. Зимой и ранней весной, Беймбет собирал щепки и разный хлам, оставшийся от крепильного леса, и разводил костер, потому что греться надо было двоим: ему и его конвоиру. Вот и вся работа, а потом сиди себе у костра и думая свои невеселые думы.
Беймбету и хотелось бы иногда перекинуться словом с конвоиром, да конвоиру из ВОХРа не положено общаться с зэками, но если бы тот от скуки и нарушил запрет, все равно старый казах не смог бы с ним поговорить и камнем преткновения, как ни странно, стал бы русский язык: его Беймбет, выросший в глухом, отдаленном ауле, до ареста совсем не знал, а очутившись в лагере, по старости так и не смог выучить как следует.
Конечно, за четыре года Беймбет научился кое-как объясняться по-русски, у него даже накопился небольшой запас русских слов, но что это за слова, почерпнутые в лагерном окружении, — ненадежные, более того, — опасные!
Заболел как-то Беймбет — кололо в боку и сводило ногу. Едва доплелся до медпункта со своей бедой и, дождавшись очереди, говорит врачихе:
— У меня в боку очень х…во.