Сторожа на конном дворе горкомхоза были благодаря Эсбэ уже бдительные, и добыли мы дугу с большим трудом. Эсбэ начал потихоньку изготовлять клюшки, а я ему помогал.
Кончились занятия в школе, нас перевели в седьмой класс, В пионерский лагерь мы ехать отказались в первую смену, объяснили родителям, что поедем во вторую, а пока нам надо потренироваться в футбол - нас приняли в детскую команду общества "Металлург". Насчет команды мы не врали, но никаких тренировок, конечно, не было.
Постепенно мы уточняли и шлифовали план побега, и все представлялось нам в лучшем виде, все сулило полную удачу. Но однажды задумался Эсбэ и говорит: "Два бойца - это хорошо, а три - было бы еще лучше". Мы стали перебирать знакомых ребят, кого можно сговорить на побег, но один за другим отпадал безнадежно. "Вот если бы Брысь согласился, - сказал Эсбэ. - Вчера он со своим дядей дрался..." Мы знали, что дядя давно хотел на Брыся в милицию заявить, а сам Брысь говорил старшим ребятам - или морду набьет этому дяде за его крохоборство, или плюнет на все и удерет домой, в Ташкент, или куда там, но о своих родителях он никогда не поминал, будто их вовсе нет. Бабки сплетничали: мол, Брыся услал его папа с глаз долой, чтобы не мешал. Будто папа его, вроде отца Эсбэ, женился на молодой. Вот и Эсбэ с мачехой не очень-то уживался. У них там опять по вечерам собираться начали, песни, музыка, только уже без скрипки, потому что на скрипке мать Эсбэ играла, а другие не могли, и няня Матрена убрала ее к себе в плетеную корзину. Один раз новая мама Эсбэ вошла к нему в комнату, а там и Оля лежала в качалке, а она, мама, была немножко подшофе, и принесла Эсбэ кусок от плитки шоколада, а он сказал: "Не хочу", - и они потом редко разговаривали...
Мы постановили закинуть удочку и раз вечером подкараулили Брыся, когда он из клуба возвращался, с последнего сеанса. Остановили: мол, нет ли закурить? У него всегда было, пошли в сарай, зажгли лампу, и Эсбэ, пока курили, изложил наш план.
Брысь сначала улыбался, а потом щелкнул меня и Эсбэ в лоб и говорит:
- А что, это идея! Можно махнуть. Мы от счастья закричали "ура!". Брысь нас остановил:
- Тихо! Никому не болтали?
Этого он мог бы и не спрашивать, мы даже обиделись. Он заметил, поправился:
- Ладно, замнем. Беру команду на себя. А вы отвечаете за подготовку.
И тут Эсбэ пришла замечательная мысль.
- Нам нужно иметь особый знак, - сказал он таинственно.
- Какой еще знак? - не понял Брысь.
- В Испании мы же не можем под своими настоящими фамилиями воевать. Мы же будем в разведке.
- Ну и что? Тебя зовут Эсбэ, его - Серьга, меня - Брысь.
- А если кого из нас тяжело ранят или убьют, как наши товарищи узнают, что это мы? Мы же потеряем сознание...
Брысь подумал и согласился:
- Ты прав. Что предлагаешь?
- Надо сделать наколки на руках. Вот у тебя же есть.
Брысь поглядел на свою голую руку, где была выколота черепаха.
- Можно. Только учтите, это больно. Эсбэ презрительно фыркнул.
- Кто едет в Испанию, тот не боится никакой боли.
- Достаньте черной туши, пузырек, - сказал Брысь. - И четыре иголки.
- Какие иголки? - спросил Эсбэ. Мы не знали, как это делается.
- Обыкновенные, какими нянька шьет. И еще нужно немного ниток.
На следующее утро мы собрались в сарае у Эсбэ. Все было принесено: пузырек туши, четыре иглы и нитки. Эсбэ захватил бинт. Показав на бинт, Брысь удивился:
- А это еще зачем?
- После завяжем, а то дома увидят - попадет.
Приступили к делу.
Когда все было закончено, руки у нас вздулись, будто под кожу и правда настоящая черепашка забралась. И горело, саднило так, что хотелось в голос выть. Но нельзя.
Мы с Эсбэ покурили, и он завязал бинтом руку мне, а я ему.
Отцу с матерью я сказал, когда спросили, что, мол, ободрался о гвоздь, который торчал из забора. Но дня через три у меня ночью повязка съехала, мать утром увидела руку, сказала отцу. Он тогда в первый раз кричал на меня. А мать плакала и неделю со мной не разговаривала. Но они понимали, что ничего назад не повернешь, и в конце концов смирились.
Через месяц опухоль постепенно сошла, и наколка приобрела почти такой вид, как у Брыся, чего мы с нетерпением ждали. Только все еще чуть краснели некоторые точечки от игл.
Нам с Эсбэ предстояло сделать три клюшки, а три уже были готовы. Мы освободили для этого целый день и принялись за работу. По плану до отъезда оставалась неделя.
Эсбэ распиливал половинку дуги вдоль на три части ножовкой, а я точил ножи о брусок. Вдруг он как заорет.
- Ты чего? - говорю.
Он левой рукой машет, из указательного пальца кровь прямо ручьем.
- Кажется, палец отпилил.
Оказывается, половинка дуги из упора выскользнула, а он ее левой рукой поддерживал, ну и чиркнул пилой по пальцу до кости.
Мы побежали в городскую поликлинику, до нее метров двести. Бежим, а Эсбэ говорит:
- Вот не хватало перед самой дорогой.
От боли он не так страдал - обидно было по-дурацки получить рану за неделю до отправки в Испанию.
Ну сделали Эсбэ в поликлинике все, что надо, но клюшки пришлось доделывать мне, и получились они, понятно, не такие классные, как у Эсбэ. С одной рукой он мог только руководить мной, а сам смотрел и злился, что у меня все идет сикось-накось. Но, худо-бедно, три клюшки я смастерил. Правда, за них дали на десятку меньше, чем за клюшки марки Эсбэ.
Приближался наш отъезд. Накануне Брысь отправился в Москву и на Курском вокзале узнал расписание дальних поездов и с каких платформ они отправляются. Он привез вагонный ключ - добыл в Москве, а как, не сказал. Это была для нас необходимейшая вещь...