- Пить стал нехорошо.
- Что значит нехорошо?
- Ну, понимаете, последние годы, даже когда у нас гостил, каждый день допьяна.
- Не скандалист?
- Ну что вы! Наоборот - все ему друзья, все прекрасные люди.
- Последний вопрос, Ольга Андреевна, - сказал Басков. - Брат ваш никогда о Балакине не вспоминал?
- Ну, конечно, говорили, он же все-таки отец моему ребенку. Вы имеете в виду: не встречался ли Игорь с Сашей?
- Пожалуй, так будет точнее.
- Нет, это исключено. Игорь бы не утаил. - Она задумалась на секунду. Но, знаете, был непонятный случай с письмом, у меня такое ощущение возникло не без Саши тут... Мы тогда еще на Красной жили, он адрес-то знал.
- А что за письмо?
- По-моему, оно должно было сохраниться. Попробую поискать.
Она снова покинула их.
- Вот оно как бывает: он для нее по-прежнему Саша, - задумчиво сказал Серегин. - Повезло Брысю.
- Интересно, знает он, что у него дочь есть?
- А вы, Алеша, спросите, не стесняйтесь. Она уж успокоилась,
Басков перевел разговор на дело:
- Анатолий Иванович, она столько ниток дала, надо все это быстро раскрутить.
- Целый клубок, - согласился Серегин. - Какие же мысли? Что намерен предпринять?
Полковник впервые употребил обращение на "ты".
- Надо разыскать Юру, а потом срочно в Ленинград.
- А мне хочется с ней поговорить. Просто так, поболтать о прошлом. Я, пожалуй, останусь до вечера.
- Это и на пользу будет. Она о Балакине, наверное, много может рассказать.
- Насчет пользы посмотрим. Но как нам дальше координироваться?
- Нет проблемы, Анатолий Иванович. Мы, знаете, как сделаем? Я машину вам оставлю, Юра меня только до вокзала довезет, а там на электричке час с небольшим. А в Москву приедете - решим.
- Ну что ж, годится. Ольга Андреевна вернулась.
- Вот нашла. - Она держала в руке конверт и словно колебалась, кому первому его протянуть. И, как и фотографию, отдала письмо Серегину. Баскова это нисколько не обидело: как-никак у этих двух людей было гораздо больше общего, чем у него с Ольгой Андреевной, да и не попал он с первых минут в нужный тон.
Прочитав письмо, Серегин передал его Баскову. Оно было коротким.
"Здравствуйте, уважаемый Игорь Андреевич! Пишет Вам неизвестный Вам человек. Адрес мне дал один человек, который Вас хорошо знал, а сейчас неизвестно где, и посоветовал обратиться к Вам. А просьба очень большая, если нетрудно. Я очень люблю журнал "Вокруг света", но здесь у нас его достать невозможно, не говоря о подписке. Большая просьба: если можете, подпишите меня на этот журнал на 1971 год. Деньги я вышлю. Буду очень благодарен. Мой адрес... Корольков Владимир Николаевич".
Судя по адресу, письмо писано в колонии.
- И что же вы ответили? - спросил Басков.
- Видите, какое дело... Игорь тогда уже в Ленинграде жил. Я написала этому Королькову, дала адрес Игоря.
- А к нему Корольков обращался?
- Нет. Но подписку Игорь устроил.
- Можно, я возьму это письмо?
- Пожалуйста.
Басков положил письмо в блокнот.
- Ну, извините, Ольга Андреевна, за беспокойство, мне пора.
- Ничего, ничего, вы же по делу. Но об Игоре так ничего и не рассказали. Или нельзя? Серегин кашлянул в кулак и сказал:
- Ольга Андреевна, я с вашего разрешения еще посижу. И об Игоре поговорим. Она обрадовалась.
- Очень вам буду благодарна.
Серегин едва заметно улыбнулся: это было почти дословно из письма неведомого почитателя журнала "Вокруг света" по фамилии Корольков.
Глава 5
КАК РАЗРУШАЮТСЯ СЕМЬИ
Когда Басков ушел, Ольга Андреевна предложила Серегину отведать клубники, которую привезла со своего садового участка. Но прежде надо было ее почистить, и они перешли в кухню.
Анатолий Иванович помогал хозяйке, они разговаривали, пытаясь вспомнить моменты особо замечательные, но это плохо получалось, потому что из довоенного Ольга Андреевна мало что могла восстановить в памяти, да и вообще вряд ли много найдется общих предметов для воспоминаний о детстве у двух людей, если один старше другого на одиннадцать лет.
- Как же вы войну-то прожили? - спросил Серегин.
Она помолчала, улыбнулась рассеянно.
- Сама не знаю... С топливом плохо было, мы с Матреной на станции угольную крошку собирали, в лес за хворостом ходили... Голодно жили, конечно... Матрена стирать по домам пробовала, иногда пяток картошек принесет, пшена стакан, но больше все сами стирали, а Матрене работу так уж давали, из жалости... Меня соседи иной раз пообедать пригласят... Игорь-то ничем помочь не мог. Он сначала курсантом на флоте был, в Ленинграде, в отряде подводного плавания. Потом их в пехоту перевели, он сержантом стал, иной раз пришлет пятьдесят или тридцать рублей, и то не из жалованья, а как-то там разживется. Он писал, они ведь все на займ подписывались, на десятимесячный оклад, а облигации - в Фонд обороны. Все так делали, и он ведь не мог сказать, что у него дома сестра и нянька совсем без денег живут. Он же настоящий комсомолец был, правда? Серегин вздохнул.
- Он замечательный был парень. А в комсомол мы вступали в сорок первом.
- Знаете, когда Игоря второй раз ранило, он в Ленинграде в госпитале лежал, на Гороховой улице, это в сорок четвертом году было, блокаду уже сняли... Так он нам посылочки присылал, экономил из своего пайка... Хлеб сушеный, не сухари казенные, а сам сушил. Табак на продажу, сахар и даже витамин цэ - маленькие такие пузыречки, а в них черносмородиновый экстракт это ему против цинги давали...
Они услышали, как возле дома на улице затормозила машина. Серегин выглянул в раскрытое настежь окно.
- Юра вернулся, шофер наш.