Когда поздоровались и назвали себя по фамилии, Басков, увидев, что Серегин держит в руке довольно тощий портфель, несколько удивленно спросил:
- Вы вот так, налегке, товарищ полковник?
- Меня зовут Анатолий Иванович, - улыбнувшись, сказал Серегин. Ему хотелось сразу задать нужный тон, показать, что он тут не начальник, а товарищ Баскову. - Я ненадолго.
- Извините, Анатолий Иванович, я подумал: если ваши предположения окажутся верными... Ну, насчет пострадавшего... с черепахой...
- Тогда я вам действительно буду полезен, тогда придется задержаться... Ну да ничего. - Он похлопал по портфелю. - Пара белья и рубаха у меня есть. А костюм, как видите, новый, чувствую себя в нем, как пес в наморднике.
Баскову сделалось легко с этим незнакомым человеком, старше его и летами и званием.
- В таком случае прошу, Анатолий Иванович. - Басков толкнул дверь, пропуская Серегина впереди себя, и они пошли к ожидавшей их машине.
Шагая сбоку и чуть позади, Басков оглядел полковника, который, видно, и вправду испытывал неуютность в своем необношенном, с иголочки, синем костюме. Он был на полголовы выше Баскова и немного грузноват; волосы, еще густые, из-за седины были цвета перца с солью; лицо странно не гармонировало с фигурой - при такой комплекции, кажется, полагались бы круглые твердые щеки и мясистый подбородок, а меж тем лицо у Серегина было сухое.
В общем, внешность полковника по первому впечатлению внушала Баскову симпатию. А главное - ему понравилось, как это он сказал своим глуховатым, низким баритоном про пса в наморднике...
- Вы чего это меня сопровождаете? - добродушно-насмешливо сказал Серегин. - Я же не знаю, куда идти.
- Еще раз извините, Анатолий Иванович. - Басков зашагал вровень.
- Вас как зовут?
- Алексей.
- А по батюшке?
- Можно без батюшки.
- Ну быть посему, так удобнее.
Басков подумал, что ведет себя с этим симпатичным полковником примерно так, как Марат с ним, Ба-сковым, но не почувствовал при этом укола своему самолюбию. Он и переднюю дверцу машины открыл перед Серегиным с удовольствием. Но Серегин, поздоровавшись с шофером, сказал:
- Давайте на заднее... Попросторнее...
Машина выскочила на шоссе и покатила к Москве.
- Номер в гостинице вам забронирован, - сказал Басков.
- Где?
- "Будапешт".
- Это хорошо... Недалеко... - Серегин имел в виду, что недалеко от Петровки, 38. - Живал там...
- Значит, сейчас прямо туда, а завтра,. - начал было Басков, но Серегин мягко перебил его:
- А что мне там делать? Сколько сейчас по-московски?
- Ровно пятнадцать.
- Вот видите, я на запад летел, четыре часа выгадал. Надо употребить их на пользу. - Он показал Баскову свои наручные часы, на которых часовая стрелка упиралась в цифру семь, - Кстати, переведем-ка их.
- Но вам отдохнуть не мешает. Серегин провел тыльной стороной руки по подбородку.
- Не устал... А вот щетинку срубить действительно не мешает. Я ведь брился, если по-московски, в три часа ночи, а по-нашему в семь утра.
Басков предложил:
- Знаете что, Анатолий Иванович, поедемте ко мне. Сын на даче, жена на работе. Побреетесь, перекусим малость, машина нас подождет.,.
Серегин согласился:
- Ну что ж, годится.
- На Новослободскую, Юра, - сказал Басков шоферу.
Басков понял, что с полковником Серегиным ему работать будет легко и просто.
... На бритье и обед ушло полчаса.
- Ну пора зарплату отрабатывать, - сказал Серегин, вставая из-за стола. Спасибо за хлеб-соль.
- С чего начнем?
Серегин кивнул на груду тарелок в раковине.
- Посуду помыть надо.
- Жена управится.
Серегин серьезно посмотрел на Баскова.
- Я хотел бы взглянуть на пострадавшего.
- Там ведь, Анатолий Иванович, лицо - в крошку.
- Имею в виду наколку...
Без четверти шесть они, одетые в белое (даже ноги в белых полотняных бахилах), вошли в палату, где лежал пострадавший. Нет, лежал - сказано неправильно. Он был подвешен в воздухе на некоем, подобии гамака, растянутого между четырьмя никелированными металлическими стойками. Обритый череп блестел, как старый пожелтевший бильярдный шар. Укрытое до пояса простыней тело с обнаженным торсом было обвито разноцветными эластичными трубками, тонкими, как телефонный провод, и толщиной в мизинец. Трубки и трубочки змеились от ног из-под простыни, от рук, лежавших вдоль тела. Три трубочки, короткие, как стержень шариковой ручки, торчали из того запекшегося месива, которое должно было называть лицом, - две на месте ноздрей и одна на месте рта. В изножье стоял пульт, напоминавший приборную панель автомобиля, на нем горели красные, желтые, зеленые глазки индикаторов. В углу, подобный торпеде, тяжко утвердился голубой баллон с кислородом. Пахло лекарствами и чуть ощутимо кровью.
В общем, зрелище было не для слабонервных. Но те, кто пришел сюда сейчас, видали, увы, и не такое. Они были невозмутимы.
Серегин обернулся к сопровождавшему их доктору и тихо, словно боясь разбудить спящего, спросил:
- Можно мне поглядеть?.. Левую руку...
- Больше всего мы боимся инфекции, - так же тихо ответил доктор. - Но вы почти стерильны... Только недолго...
Серегин приблизился к гамаку, присел на корточки и посмотрел на запястье левой руки казавшегося бездыханным человека - он лежал левым боком к вошедшим.
Синяя черепашка величиной с грецкий орех, с пан цирем в клеточку, как шахматная доска, с затушеванными всплошную лапами, головой и хвостиком, ползла от кисти к локтю по лимонно-желтой, истончившейся коже.
Серегин поманил доктора и Баскова.
- Прошу вас, на минутку. - Они подошли, наклонились.
Серегин показал на полусжатую левую кисть пациента и сказал доктору: