— Во вторую.
— Можете побыть до двенадцати дома?
— Конечно.
— Мы к вам заедем. Большой компанией. Вы уж не ругайте за беспокойство. Это в последний раз.
— Да нет, ничего…
На допрос Басков вызвал Чистого в девять часов утра.
— Прошу ответить только одно: где перчатка? — спросил он, когда Чистый сел.
— Не было никакой перчатки, — зло сказал Чистый.
— Вы же говорили — выбросили ее.
— Шутил. Хотел в лист вам сыграть, гражданин начальник, вижу, нравятся вам перчатки.
— Ну так вот, Чистый, сейчас поедем к Тарасовой, и вы покажете, где перчатка. В какой сапожок ее засунули.
Чистый хохотнул, но ничего не сказал. И Басков прибавил:
— А будете дурака ломать — мол, не моя, — так Брысь ее опознает… На очной ставке…
— Не надо очной ставки! — Чистого словно иглой кольнули.
— Так покажете?
— Чтоб я пропал! — Чистый выругался, помолчал, поднялся со стула и сказал: — Поехали, начальничек.
Через час жильцы дома в Бескудникове стали свидетелями не столь уж частого зрелища. Сначала у дома остановилась машина, в каких возят преступников. Затем подъехала «Волга», из нее появилась Тоша Тарасова в сопровождении интересного молодого мужчины, похожего вроде бы на кого-то из киноартистов. А из зеленой машины двое конвойных высадили долговязого верзилу, того, что прыгнул из окна на прошлой неделе. И все скрылись в подъезде.
Больше других повезло двум соседям Тарасовой, которых пригласили в понятые. После они много раз со всеми подробностями рассказывали, как тот, что похож на артиста, войдя в квартиру, попросил арестованного показать, где спрятана черная перчатка, как арестованный сам открыл стенной шкаф, попросил стул, встал на вето, снял с верхней полки коробку, из коробки вынул бордового цвета дамский сапожок, а из сапожка — черную мужскую перчатку, как потом ее дали понятым подержать, и она оказалась очень тяжелая, килограмма два, не меньше, и как киноартист чуть подпорол подкладку и показал понятым, что в перчатке зашит свинцовый блин, и как в конце концов был составлен протокол, и его дали подписать понятым. А Тоша плакала, а когда арестованного повели вниз, она сказала: «Подлец! Боже, какой ужас!»
Уходя, Басков оглянулся и увидел на подоконнике в комнате нежно зеленевший в маленьком новом горшочке аспарагус — тот самый, что Чистый свалил на пол, когда открыл окно и собирался прыгнуть вниз…
Глава XII. ЧТО ПРОИЗОШЛО НА БУЛЬВАРЕ КАРБЫШЕВА
Ему с самого начала не понравился этот каприз Брыся — поехать в Ленинград. Мужику под шестьдесят, и вдруг такие детские рыдания — захотелось повидать друга, которого знал еще до войны. Ну, понятно, не ради самого друга, а ради его сестры. Так и ехал бы прямо- к ней, и при чем тут Ленинград? Но Чистый не имел нрава сказать поперек, потому что Брысь обеспечил ему жизнь после колонии, когда пригласил взять кассу в совхозе.
А вообще ему многое не нравилось в Брысе, например, полное отрицание разницы между понятиями «мое» и «твое», В глубине души Чистый презирал Брыся, но боялся его. Особенно противно было сознавать Чистому, что, несмотря на разницу в двадцать пять лет, Брысь был гораздо сильнее его физически, а Чистого бог силой не обидел.
Ленинградский дружок Брыся показался Чистому таким нулем во всех отношениях, что его тайное и самому непонятное презрение к Брысю сразу как бы получило объяснение — по принципу «скажи мне, кто твой друг…».
Чистый чутко прислушивался к разговорам Шальяева с Брысем и вначале только посмеивался над их старомодными слезами. Но когда понял, что Брысю словно шлея под хвост попала, Чистый озлился. Взятые деньги Брысь поделил поровну и сделал это по своей доброй воле, хотя был хозяин поделить по-другому. Чистый сказал, что принятое решение обратного хода не имеет, и, когда Брысь потребовал у него шесть с половиной тысяч для отдачи сестре Шальнева, Чистый скрипел зубами. Но что он мог поделать? Он отдал деньги и затаил свой план.
Кое-чего о Шальневе и его сестре он наслышался от соседа, Кости Зыкова, и о сыне Шальнева тоже. А потом расспросил самого Шальнева — тот пьяненький был, все подробно рассказал. Главное — фамилию сына его Чистый узнал, а остальное, как говорится, дело техники.
Клял себя Чистый, что не сдержался однажды, когда Брысь уже отбыл, вырвалось у него, облаял Шальнева из-за денег, но в конце-то концов это пошло на пользу: совсем не мог подозревать его Шальнев после такой стычки.