— Танька только такую любит, — скороговоркой объяснила Манюня.
Синельников заметил, что при этих словах рыжеватый участник пикника искоса и недобро взглянул на девушку.
Так, значит. Компания рассказывает не всю правду, что-то они скрывают. Синельников отметил это про себя как первый сомнительный пункт. Это было важно, но для него гораздо важнее был тот факт, что Манюня проговорилась — нечаянно и, кажется, совершенно не представляя, какие выводы способны делать другие люди из случайно, непроизвольно вырвавшихся слов. Можно было биться об заклад, что эта красивая девушка не умеет сначала думать, а уже потом говорить. Для сыщика такие личности — настоящий клад, но, встречаясь с подобными людьми по долгу своей службы, Синельников никогда не мог расценивать эту далеко не многим присущую черту характера — безоглядную непосредственность — только с чисто профессиональной стороны. Такие личности, хоть убейся, нравились ему.
Синельников положил помаду в белый конверт и отдал его эксперту научно-технического отдела, уже отснявшему все, что надо было отснять.
Потом с собакой-ищейкой прочесали кустарник и лес, но ничего и никого не нашли.
В половине десятого, на закате, вернулись в управление внутренних дел. Малинин доложил дежурному о результатах осмотра места происшествия, а потом они с Синельниковым позвонили начальству, и Синельников получил приказ принять это дело к дознанию.
Он взял вещи исчезнувшего (утонувшим он Александра Антоновича пока считать не желал), пригласил всех четверых заявителей к себе в кабинет, и, еще не предложив рассаживаться и оглядев их понурые фигуры, сказал:
— Вы устали и переволновались, я понимаю. Но необходимо сейчас же кое-что оформить и закрепить. Надеюсь, вы тоже меня поймете.
Заметно лысеющий брюнет, которого на поляне называли Вилем, слегка робея, спросил:
— Нельзя ли позвонить домой? Семья волнуется, я обещал быть в восемь.
— Пожалуйста.
Синельников сложил костюм, брюки и рубаху исчезнувшего Перфильева на маленький столик.
Виль говорил с женой недолго, сказал, что задерживается на работе.
Когда он положил трубку, Синельников обратился к мужчинам:
— Вы все трое были за рулем?
Он мог бы и не задавать этого вопроса. Все трое сказали «да».
— И там довольно крепко выпили?
Мужчины пожали плечами.
Синельников позвонил по внутреннему телефону.
— Павел Петрович, это Синельников. Надо тут проверить на алкоголь… Да, у меня в кабинете… Что? А, трое… Да нет, самую простую, остальное необязательно.
Виль просительно приложил руку к груди:
— Простите, не знаю имени-отчества… Но нельзя ли без этого? Мы вас очень просим… Мы же не нарушали… Мы же сами к вам приехали… Если б все в порядке, никто бы нас не задержал, уверяю вас… Я лично езжу десять лет, и ни одного замечания…
— Вы не беспокойтесь, — с легкой усмешкой сказал Синельников. — Я это не для ГАИ. Порядок требует.
Потом Синельников связался со справочным бюро и попросил справку о Перфильеве Александре Антоновиче — обычные данные, какие содержатся в бюро о всех обычных гражданах: адрес, год и место рождения. Место работы и должность он уже знал из служебного удостоверения. Что входило в круг его обязанностей, надо завтра выяснить. Фамилия Перфильев показалась Синельникову знакомой, но он не мог вспомнить откуда.
Павел Петрович, судебно-медицинский эксперт, пришел со своим приборчиком, мужчины подышали в него, и выяснилось, что двое — Виль и рыжеватый, которого звали Володя, — принимали алкоголь, а третий, красавец Слава, не брал в рот ни капли спиртного.
Синельникова это несколько удивило, но он постарался не показать вида, только пошутил, обратившись к Вилю и Володе:
— У вас есть прекрасный пример для подражания.
Оба через силу улыбнулись, а Слава объяснил серьезно:
— Я тоже не прочь, но мне к утру надо быть в Москве, а это путь неблизкий.
— Вы разве не здешний?
— Можно считать — наполовину. — Слава хотел добавить еще что-то, но Синельников остановил его:
— Ну это потом. Займемся формальностями, не ночевать же нам здесь. Вас, товарищи мужчины, попрошу посидеть в коридоре.
Мужчины вышли, а Синельников встал из-за стола и, сев на стул у стены рядом с девушкой, спросил:
— Вас как зовут?
— Свои — Манюня.
— А не свои?
— По паспорту — Мария Федоровна Лунькова.
Она отвечала неохотно, но без всякого намека на неприязнь. Перед Синельниковым был безмерно уставший, будто изверившийся во всем на свете человек, и это никак не вязалось с яркой голубизной глаз и тугими выпуклыми губами.