— Шальневу Игорю Андреевичу.
— Юра даже не знает его адреса! — повышая голос, сказала она.
— Кто это — Шальнев? — спросил Юра у бабушки.
— Вот видите! — воскликнула она, победно глядя на Баскова.
— Да, все ясно. — И, подумав, Басков продолжал: — Тогда еще дополнительный вопрос: двадцатого июля, в пятницу вечером вам никто не звонил? Часов в десять-одиннадцать…
Юрий наморщил свой идеально гладкий, красиво вылепленный лоб и, помедлив, вспомнил:
— Видите ли, мы в пятницу уехали на дачу. — Он поглядел на мать, ожидая подтверждения.
— Да, Юра заехал за мной на работу в шесть часов, а в семь мы были уже за Внуковом, это я точно помню, — молвила молчавшая до этого мать Юры. — Слушали по радио последние известия.
Нина Матвеевна посмотрела на нее снисходительно и сказала:
— Надо коротко и ясно отвечать. При чем здесь последние известия? А я вообще всю ту неделю жила на даче.
— Ну ладно, — сказал Басков. — Прошу простить за беспокойство.
Басков повернулся к двери, протянул руку к сложной системе запоров, но Юра предупредил его.
Шагнув за порог, Басков, не оборачиваясь, сказал:
— Счастливо оставаться.
— Всего хорошего, — в один голос ответили мать и сын.
Дверь закрылась, масляно щелкнув замками. Басков закурил сигарету и потому не стал вызывать лифт, спустился по лестнице. На последней ступеньке он выбросил эту семью Мучниковых из головы. Он испытывал досаду — может, оттого, что после очного общения с ними опять почувствовал неприязнь к этим незнакомым людям, а больше все-таки потому, что его надежда заполучить нить от Юры к происшествию на бульваре Карбышева оказалась напрасной.
К себе домой он добрался в девять. И едва вскипятил чайник, зазвонил телефон. Это был Серегин.
— Вы где, Анатолий Иванович? — спросил Басков.
— У себя, в гостинице. Что новенького?
— Сын отцу телеграмму не посылал. А телеграмма подписана «Юра».
— А почему вы так мрачно?
— Тот, кто посылал телеграмму, все до тонкости изучил, очень хорошо осведомлен о семейных делах Шальнева. И действовал без осечки. Боюсь, такого двумя пальцами не ухватишь.
Серегин хмыкнул.
— Вы же знаете, Алеша, иной раз слишком большая осведомленность преступника может дать наводку лучше, чем его ошибки.
В словах этих заключался целый метод. Ну если и не метод, то один из принципов, которым можно руководствоваться при розыске преступника. Ищи того, кто мог, например, знать все о разрушенной семейной жизни Шальнева, и, может быть, этот человек как раз и окажется преступником.
Басков был достаточно опытен, чтобы не считать такой подход неким открытием, откровением. Это обыкновенные азы розыскной практики. Но слова Серегина вернули ему равновесие.
Басков медлил с ответом, поэтому Серегин подул в трубку.
— Алло, Алеша! Вы меня слышите?
— Да, Анатолий Иванович.
— Я думал, куда-то пропали… Я говорю, где тонко, там и связывать.
— Наверно. Вы представляете, как Шальнев к сыну рвался… В каком состоянии был… Без промаха действовали…
— А рука-то все-таки дрогнула.
— Ну это, может, по непривычке к мокрому делу.
— Тоже штрих. — Серегин продолжал вселять в него оптимизм и уверенность. — Приезжайте прямо в гостиничный ресторан, я места займу.
Басков нашел Серегина в переполненном ресторане гостиницы «Будапешт» за неуютно стоявшим возле самых дверей столиком. Играл оркестр, пела низким меццо-сопрано высокая брюнетка на эстраде. Публика танцевала.
Разговаривать было трудно, приходилось близко сводить головы, и со стороны, наверное, казалось, что собеседники поочередно жуют друг другу ухо. Все же, пока усиживали графинчик и закусывали каким-то фирменным салатом и семгой, Серегин сумел передать Баскову половину из того, что рассказала ему Ольга Андреевна. Вторую половину он досказал, когда провожал Баскова на Пушкинскую улицу, на остановку троллейбусов № 3 и № 23.
— Крепко ее Балакин окрутил, — сказал Басков.
Но Серегин возразил:
— А может, он ее не морочил? Может, собирался жизнь налаживать?
— На ворованные деньги?
— Тогда у него не ворованные были. Не честным трудом добытые, но и не ворованные.
— Как это?
— А так… Я от нее в горотдел заехал. У них архив налажен превосходно, в пять минут дело нашли. Читаю, и картина любопытная. При обыске обнаружили у Балакина чужой паспорт, поддельное удостоверение личности, рыбацкое, китобойское. И около десяти тысяч рублей — старыми, конечно. А своего паспорта нет. И нигде не устроен, хотя еще годом раньше из колонии вышел — справка имеется. Ну стали допрашивать: откуда деньги, чей паспорт? Паспорт, говорит, в поезде у одного раззявы принял, а деньги в карты выиграл, в очко. В Сухуми играли по крупной, он банк держал. Почему на место не определялся, чем жил? Хорошее место подыскивал, а жил картами, да кореша, мол, старые долги отдавали. Начали ему вопросы о Шальневых задавать: почему у них остановился, кто они ему такие? И он заявляет: Ольга Шальнева ему фактически жена, надо только зарегистрироваться. И просит отпустить его для этого хотя бы на день.