— Тут в протоколе должно стоять: «Смех в зале», в скобках, — пошутил Басков.
— В скобках ничего нет, а смех, наверно, был… И напрасно. — Серегин сердито кашлял в кулак. — Задержали его, взяли у прокурора санкцию — до выяснения… А Балакин той же ночью совершил побег из капэзэ. И попал ему под руку милиционер из новичков — досталось бедняге, три недели в больнице лежал. Балакина словили еще до утра… Ну и вкатил ему суд пятерку… А насчет денег он, между прочим, не врал. Проверяли — в Сухуми и свидетелей нашли…
— Может, и насчет регистрации не врал, — уже совершенно серьезно заметил Басков.
— Вполне возможно.
— Интересно, догадался он, кому спасибо сказать должен?
— Тут ежу понятно.
— Повезло Нине Матвеевне. Одним разом от двух неугодных избавилась.
— К слову пришлось, Леша: как ее святое семейство поживает? Вы ведь в хоромах были…
— Дальше порога не ходил. Но скучно, наверно…
— Почему?
— Машина есть, дача есть, должность у внука ответственная во Внешторге, у самой — персональная пенсия союзного значения, кругом почет и уважение. Все есть… Разве не скучно?
— Э-э, бросьте-ка, пожалуйста! — Серегин взмахнул рукой. — Будьте уверены, этим Мучниковым совсем не скучно…
— Ну их к богу, Анатолий Иванович, а?
— И то верно… Что-то троллейбусов нет…
Басков посмотрел на свои часы.
— Без четверти двенадцать. Еще будут… У вас теперь какой план?
Серегин вздохнул, расправил плечи.
— Да что ж, пора домой возвращаться, я вам туг больше не нужен. А там дела ждут.
Басков достал из кармана сигареты, хотел закурить, но раздумал.
— Я вот о чем, Анатолий Иванович… Шальнев-то когда-нибудь очнется.
— Нет вопроса, — живо откликнулся Серегин. — Мне самому смерть хочется с ним поговорить, потрогать его живого, а не чурку безгласную… Как только в себя придет, давайте телеграмму, не задержусь.
— От вас он ничего не скроет, а я ему кто? Просто сыщик.
— Может, там и скрывать нечего.
— Я завтра в Ленинград… Должно там что-ничто найтись, должно.
— Так вы, значит, вечером отправитесь со «Стрелой»?
— Хочу самолетом. Чего день терять?
— А кто мне командировку отметит?
— Вы зайдите ко мне, Марат на месте будет, я ему скажу.
Снизу от Дома союзов появились огни троллейбуса — длинная лента на лбу и два светлых пятна на полах.
— Ну счастливо, Анатолий Иванович. Очень рад был вместе поработать.
— Взаимно, Леша.
Подошел троллейбус. Они пожали друг другу руки, и Басков уехал, а Серегин не спеша зашагал к гостинице.
Басков смотрел в круглый иллюминатор на крыло самолета, которое вот уже минут сорок высоко парило над белоснежным стеганым одеялом облаков, а сейчас с едва ощутимой косиной снижалось, облака стали похожи на покрытую пушистым снегом бескрайнюю степь, и крыло вот-вот начнет срезать верхушки сугробов, между которыми лежит синяя тень.
Как с заигранной, трескучей грампластинки зазвучал из динамика голос стюардессы, призывавшей застегнуть ремни. Стекло иллюминатора сделалось мутно-сизым, и крыло пропало. Самолет вошел в облака…
Через десять минут Басков вышел из здания аэропорта, а еще через полчаса здоровался за руку с начальником жилищно-эксплуатационной конторы, к чьей епархии относился дом, в котором жил Игорь Андреевич Шальнев. Там ждал Баскова ленинградский коллега, старший лейтенант Шустов.
Начальник ЖЭКа, у которого на правом лацкане серого пиджака висел знак участника войны, вышел и быстро вернулся в сопровождении низенького немолодого человека с заплывшими глазками и не менее как трехдневной щетиной на небритом лице.
— Это наш слесарь, — представил начальник.
— Здравия желаю, — хмуро проворчал слесарь, и по комнате порхнул перегарный душок. В руке он держал замурзанный чемоданчик.