Выбрать главу

— Эй, ты вовсе застыл, что ли? — затеребил его дед. — Ты погодь, мож, еще и выплыл дружок-то твой. Давно пропал? Там пониже пролубь есть, — он так и говорил «пролубь», Дим почему-то от этого вздрагивал. — Может, выбрался? Надо бежать, а то мокрому-то на холоде уж точно верная смерть. Шевелись, пошли, говорю! Погодь убиваться-то!

До проруби «пониже» шли, точнее, пробирались, оскальзываясь и хватаясь за мерзлые ветви, с четверть часа.

— Вот она, — остановился вдруг Кузьмич.

Дим и сам уже увидел — действительно, прорубь. Кто ее тут устроил? Жилья поблизости вроде нет.

— Там, — махнул рукавом дед, точно подслушавший Димовы мысли, — Лукинична живет, вдова бывшего лесника. Ейная пролубь. Вишь, тропинка? Вбок виляет, вишь?

Спустились пониже, к виляющей тропинке.

Вода в проруби была не сизая, как в той, возле избушки, промоине, а мутная, бело-коричневая. Как будто и не вода вовсе. Как будто кто-то бросил в прорубь лохматый овчинный тулуп — такой же, как у Кузьмича. Зачем?

Только тут до Дима наконец дошло: какой там тулуп! Вот это мокрое, бело-коричневое, страшное… — Джой.

— Ах ты божечки ж мои! — всполошился дед Кузьмич. — Бедняжка! Тоже, видать… ай, вот незадача-то! За хозяином, небось, кинулся, да где там! И, вишь, царапины-то какие по краям? И кровь на них, вишь? Выбраться пытался, да только края обломал, ах ты ж господи! — и уточнил уже деловитым тоном: — Ваша собачка-то?

Дим кивнул, хотя дедок стоял спиной и видеть этого никак не мог. Но, похоже, понял, больше не спрашивал.

Странный был дедок. Точно не живой человек, а — морок. Может, и вправду — морок? Может, Дим спит сейчас в егерской избушке и надо просто проснуться?

Он потер глаза. Серо-белый, исчерченный тонкими черными линиями прибрежного ивняка и окаймленный темной зеленью еловых верхушек пейзаж никуда не делся. И рукам стало холодно. Все было на самом деле: и сизая промоина на месте провалившегося льда, и страшный шерстяной комок в проруби, и маленькое белое холодное солнце на бледном небе. Диму вдруг показалось, что березы, темная бахрома корней под обрывом, зеленые зубцы елок — все начинает вращаться вокруг маленького белого кружочка в вышине. Сперва медленно, потом быстрее… Еще этого не хватало… Он никогда, никогда не падал в обморок! Проклятье! Зачем он сюда поехал?!

В голове крутились бессмысленные обрывки «инструкций»: если вы попали в чрезвычайную ситуацию, нужно… Что нужно? Вроде бы надо милицию, ох, черт, полицию вызвать… Хотя лучше дедка спросить, он-то наверняка знает.

Колоритный «леший» меж тем куда-то делся.

Дим вытащил из кармана мобильник. Связь, как ни странно, была. Тупо поглядел в экран, соображая, что делать дальше. Какой номер набирать? Что говорить? Надо было вызывать каких-то специальных людей — кого именно: спасателей? полицию? пожарных на вертолете, чтоб их всех черти взяли?

Дисплей подмигивал цифрами точного времени: одиннадцать пятьдесят девять. Если бы он сейчас был в Питере, через минуту услыхал бы выстрел Петропавловской пушки.

Зачем, ну зачем он поехал на эту проклятую рыбалку? Сидел бы сейчас в своем кабинете, просматривал эскизы. Да пусть даже бухгалтерские отчеты! Все лучше было бы, чем здесь! Но разве можно Леньке отказать? У Дима, во всяком случае, это никогда не получалось.

И все-таки куда сперва-то звонить? В полицию? Спасателям? Или есть какой-то единый номер — как знаменитый девять-один-один?

* * *

— Здравствуйте, Леля! С возвращением!

— Здравствуйте, Галина Терентьевна, — кивнула она, мысленно поморщившись. Сразу вспомнилось замечание школьной учительницы труда (во времена Лелиного детства еще были такие уроки!): излишек сахара может испортить любое тесто. Консьержкина улыбка именно такой и казалась, сладкой-пресладкой, до тошноты.

Вообще-то Леля консьержек жалела (что за работа — следить за приходящими-уходящими), но рядом с Галиной Терентьевной чувствовала себя неуютно, словно ее, Лелино, благосостояние каким-то образом у консьержки было украдено, и старалась побыстрее дошагать до лифта.

Едва Леля повернулась спиной, лучезарная улыбка с лица консьержки вмиг исчезла. В глазах Галины Терентьевны плескалась ненависть. Ишь поскакала! Анжеличка — доченька, кровиночка — чуть не на десять лет младше, а ее даже со спины за школьницу не примешь, не то что эту! Оно и понятно: эта-то вертихвостка живет на всем готовом, палец о палец не ударит, с чего ей стареть? Чего удивляться, что она подружкой собственного сына выглядит. И да, вот скажите, нормальные люди отправляют своих детей в Англию учиться? То-то же. А муж этой, тьфу, Лели, хозяин дома, раз — и отправил. Только дочку при себе оставил. Зато ей — квартирку поближе к университету, где та учится, купил! Чтоб ножки не перетрудила! А Галине Терентьевне — кандидату физико-математических наук! — приходится вахтером сидеть! Потому что Валентин Григорьевич — хозяин! — ей служебную квартирку с барского плеча пожаловал! Конурка крошечная, бывшая дворницкая, вот прямо тут, за вахтерской будочкой, но теперь хоть у Анжелички своя жилплощадь имеется — а то ведь так и будет до пенсии бобылкой куковать!