Юна не могла уснуть. Всё её хладнокровие, выдержка, умение проглатывать и терпеть – это могло длиться очень долго, но всё равно находился момент, когда, оставаясь в одиночестве, она могла избить подушку, порычать или поплакать. Но только так, чтобы никто и никогда не узнал об этом. И, действительно, в её жизни не было даже захудалой подружки, которая бы знала, что Юна – тоже человек. Потому что у неё всегда была своя закрывающаяся наглухо комната, неприкосновенное личное пространство и время. А теперь её этого лишили. Как тихонько выйти из себя, чтобы это осталось незамеченным, девушка пока не представляла. Попыталась поплакать в душе, но не вышло. Боялась, всё-таки боялась, что кто-нибудь из её охранников вышибет дверь и сделает с ней что-нибудь жуткое. Разумеется, сам Чон Хосок этого не сделает – он же не хочет жениться! Но кто запрещает это одному из его дружков? Особенно этому, который Джин. Хоть и вежливый, но когда он на неё смотрит, она чувствует себя полуголой. Хорошо, что он провел здесь лишь вечер, принеся еду, приготовив ей ужин – надо же! Его даже не просили – и уйдя, сменившись на другого, представившегося как Ви. Ей сначала показалось, что он сказал «Ли», ну, по фамилии представился, как принято в высшем обществе. А нет, это было имя. Односложное и простое, так что становилось ясно – кличка. Откуда Хосок набрал всю эту разноперую свору? Он им платит или они его хорошие товарищи? Юна вышла из спальни и пошла на кухню, манившую светом. Предпочла бы одиночество на ней, но выгнать своих охранников она не в силах.
Ви сидел на подоконнике и, пододвинув к себе пепельницу, держал в левой руке ещё незажженную сигарету, а правой писал что-то в тетрадке, лежавшей на его коленях. Он не повернул головы, но когда она появилась в проходе, заговорил:
- Если мешаю или смущаю, скажи, я пойду в прихожую, - Юна растерялась от такого предложения и ей стало совестно его куда-то прогонять. В конце концов, он не мешал подходить ни к чему из нужного: холодильнику, плите, кофеварке, столу, и занял то место, которое она сама бы не заняла никогда.
- Нет, всё в порядке, - всё в той же маске железной леди, она сделала шаг. Скрещенные на груди руки выдавали непримиримость и горделивую надменность. Но после пары взглядов на Ви надменной быть переставало хотеться. Ему не до неё настолько, казалось, что она могла бы войти в короне и с посохом – и бровью бы не повел. – Отчеты пишешь?
- Нет - стихи, - Ви щелкнул ручкой, убрав стержень внутрь, и посмотрел на Юну.
- Стихи? – изумление прорвалось, как наименее безопасная для имиджа эмоция. – Ты поэт?
- Да нет, так, баловство. – парень закрыл тетрадку.
- О чем пишешь?
- О любви, - он свесил ноги с подоконника и, положив тетрадь рядом с пепельницей, завертел сигарету в пальцах обеих рук. Челка упала вперед, и он опустил взгляд вниз.
- Ты влюблен? – Юна медленно подкралась к плите. Перекусить чего-нибудь от нервов? Нет, перед сном есть плохо. Для фигуры, для здоровья. Лучше попить воды и всё.
- Нет! – живо покачал головой молодой человек. – Нет, я не влюблен.
- Как же тогда можно писать о любви? О ком? Или это так, рассуждения для себя?
- Для себя? – Ви быстро поморщился, на миг скосив губу, и опять разгладил лицо. – Я никогда ничего для себя не делаю, - Юна недоверчиво бесшумно хмыкнула.
- Ничего и никогда? Дашь взглянуть на стихи?
- Нет, - накрыл ладонью тетрадь Ви, хотя Юна и не шелохнулась.
- Почему? Это же ни о ком-то конкретном…
- Ну… в какой-то мере, может быть, о ком-то конкретном. О Ней, - мечтательно поднял он взгляд к потолку, будто на нем была фреска с портретом. Юна едва удержалась, чтобы не задрать голову и не посмотреть над собой.
- О Ней?
- Да, абстрактной идеальной девушке, в которую я уже влюблен, и которую я когда-нибудь встречу.
- И как она выглядит?
- Без понятия, - Ви спрыгнул на пол, достал из заднего кармана зажигалку, забрался обратно, закурил.
- А ты сам… разве идеальный, чтобы претендовать на идеальную? Вот, куришь, например, - сжала лицо в жеманную гримасу Юна, отступив на шаг, избегая дыма. Парень поднял руку и приоткрыл окно, повернув ручки.
- А я разве выдвигал какие-то критерии? Я не претендую на идеальную в твоём понимании, у меня есть своё. Я, может так случиться, тоже в чьём-нибудь понимании идеальный.
- А если нет?
- Ну нет, так нет, - спокойно улыбнулся он, втянув в себя табачное облако. Изо рта вырвалось ровное колечко.
- А ты давно знаешь Хосока? – Юна вновь подкралась поближе.
- Очень.
- Вы дружите, да? Крепко? – Ви кивнул. – То есть, мне бесполезно пытаться подкупить тебя или уговорить поступить в разрез с желаниями твоего товарища?
- Абсолютно. А чего ты хочешь? Если свободы, то ты знаешь, что тебе нужно просто уступить его просьбе.
- Уступить просьбе… - девушка прислонилась к рабочему столу и, набравшись смелости, протянула руку. – Дай затянуться один раз, пожалуйста, - Ви округлил глаза, едва не угорев в процессе производства дымных колец.
- А ты куришь?!
- Никогда в жизни даже не пробовала, - молодой человек плавно протянул ей сигарету. Юна усомнилась мимолетно, растопырив два принимающих пальца. Философски изрекла: - Свобода… иногда получая маленькую свободу, мы попадаем в большое рабство, - затыкая себе рот, она поспешно затянулась и, вдохнув в себя, дико закашлялась. От крепкой и отвратительной горечи заслезились глаза. Ви поспешил налить из кувшина стакан воды и протянул ей. Хрипло выдавив «спасибо», Юна запивала жадно никотин, но его гадкий вкус не уходил.
- Ну вот, угроблю тебя, меня по голове не погладят, - запричитал Ви, судорожно найдя в закромах клубничную жвачку и протянув её после того, как девушка откашлялась.
- Хосок тебе только благодарность выпишет, - закинула пластинку в рот она, вернув парню сигарету.
- Неправда, он никогда не радуется чужим бедам. Злорадство не сильная его сторона.
- А что у него вообще из сильных сторон? Женитьбы он боится, деньги не его, и он их потерять боится. Вернее, не получить… В чем он силён?
- Боится – это громко сказано, - Ви принялся докуривать. – Он просто не хочет. Если бы по-настоящему надо было, и от свадьбы зависело что-то, чья-нибудь жизнь, чьё-нибудь счастье, он бы согласился. Хосок ничего не делает для себя.
- Как, и он тоже? – Юне показалось, что ей вешают лапшу на уши. Ладно этот поэт-романтик с плутоватыми улыбкой и взглядом потенциального бабника и голосом, которым, наверное, разговаривал Вальмон из «Опасных связей»*, дурманящий и впитывающийся куда лучше, чем эти дурацкие сигареты. – То есть, Хосок – бескорыстный рубаха-парень, желающий всем счастья и способствующий ему? Не смеши. Он эгоист до мозга костей, как я поняла.
- Значит, неправильно поняла, - пожал плечами Ви. Вздохнув, Юна выпила ещё воды и побрела пытаться уснуть. Если зависит чьё-то счастье, то он согласится, говорите? Нет, вряд ли она посмеет, как и он, пойти в открытую игру. Она просто не имеет права разглашать не свои секреты. За почти пятнадцать лет она научилась молчать и хранить тайны.