— Просто из любопытства.
— Водки не держим. Люди разные, ведь так? Есть люди безмерные, а до города не так близко и до дороги сто метров, это же надо дойти. Скандалят, ссорятся… А кто и за рулем, — говоря это, он склонил голову набок и совсем стал похож на взъерошенного, плохо кормленного утенка.
— Мы пьем вино, — сказала Крестовая.
— Какое?
— Хорошее, хорошее! — сказала Червоная. — Но лично мне — минералку, минералку с соком. Я за рулем.
— И все эти вина у вас есть? — спросила Бубновая робея.
— Конечно.
— Все эти марки?
— Все абсолютно!
— Где же ваш бар?
— Это вам так обязательно?
— Слушай, не будь навязчивой! — сказала Крестовая и толкнула ее в бок, добавила на ухо. — Это такой пиар, это у них всегда.
Крестовая опять начала читать список вин, но заплутав во множестве знакомых и незнакомых названий, махнула рукой:
— А, давайте… Что-нибудь легкое, белое, сухое…
Дальше пошли названия блюд, простые, но с многими подпунктами. Типа котлеты, а дальше подпункты: котлеты из телятины, баранины, свинины, говядины, крольчатины и даже дикой утки, с грибами, брусникой, под белым и красным соусом, груборубленные и мелкорубленные… Все и не перечислить. Так же отбивные и тефтели. На десерт шли пироги, ну а уж начинка для этих пирогов занимала несколько листов, отпечатанных доволно мелким шрифтом.
— Неужели все это у вас есть? — ахнула, не удержавшись, Бубновая дама.
— Абсолютно все, — ответил официант. — Мы любим лаконизм в еде, но в то же время стремимся к разнообразию, — и опять склонил голову набок.
— Разнообразие — это прекрасно, — сказала Крестовая дама почему-то мечтательно.
Заказали котлеты из крольчатины. Крестовая потребовала из дикой утки, хоть котлеты из дикой утки стоили на десять долларов дороже. После некоторого раздумья и молчаливого переглядывания заказали две порции на троих пирога с ежевикой.
Официант сразу вдруг став каким-то стремительным, тут же принес все заказанное.
— Разогрел в микроволновке, — шепнула Крестовая Бубновой, — они наловчились. — В долю мгновения, как фокусник, откупорил вино и разлил по бокалам. Червоная, разумеется, получила свою минералку с соком.
— Хорошо вам, — сказала Червоная с выраженной завистью.
— Так и ты давай немного! — лихо и весело вскрикнула Крестовая.
— А кто извозчик?
— Чуть-чуть! Можно!
— Нет уж, — сказала Червоная. — Я правил не нарушаю.
— А я когда-то водила! — опять вскрикнула Крестовая, залпом выпив весь бокал. — Врезалась в дерево прямо в нашем дворе!
— Вот именно. Пьяная была, — сказала Червоная.
— Нет, просто это не для меня.
И вспомнив, наверное, подробности этого происшествия она вдруг стала безудержно хохотать, колыхаясь всем телом. А может, это вино ударило в голову. На глазах у нее даже выступили слезы.
— Может, хватит? — сказала Червоная.
Но Крестовая все хохотала и хохотала, и это уже начало действовать всем на нервы.
— Ладно, — сказала она наконец, — схожу в дамскую комнату.
Официант оказался неподалеку.
— У вас, надеюсь, простите, есть дамская комната? — спросила Крестовая и при этом чуть покачнулась.
— Конечно. Я вас провожу! — ответил официант и повел ее в глубь зала.
Там, в самом углу, была дверь.
— Это, надеюсь, для дам? — пошутила Крестовая и опять чуть покачнулась.
— Разумеется, для дам. Для джентельменов с той стороны, — он неопределенно кивнул.
— Спасибо, — сказала Крестовая дама. — Больше можете не беспокоиться.
— Выключатель справа.
— Не беспокойтесь.
А ведь беспокоиться было о чем…
Крестовая дама
Крестовая открыла дверь и шагнула… в темноту. В темноте для чуть выпившей женщины нет ничего хорошего. Тем более, дверь за ней с шумом захлопнулась. Она протянула руку и стала беспомощно нащупывать выключатель. Но выключателя не было. Первой мыслью была закричать, и она закричала:
— А-а-а! — и стала спиной биться о дверь. — А-а-а!
В ответ — ни отзвука, словно она находилась в звуконепроницаемой камере. От страха ей перехватило сердце и стало трудно дышать… Тут вспыхнул свет.
Яркий летний день окружал ее. Она была в своей старой, еще родительской квартире. Рядом стоял первый муж — студент четвертого курса математического отделения университета — худенький, в очках. Выражение лица у него было злое.
— Что ты кричишь? — сказал муж резко. — Посмотри на себя!
Она подошла к зеркалу. Из старого материнского зеркала на нее смотрела она сама — только двадцати трех лет от роду. Тогда уже пухленькая, но все равно еще стройная, с лицом хорошенького пуделя. Ведь и волосы у нее тогда были завиты, как у пуделя. Она приблизила к зеркалу лицо — глаза действительно были размазаны. Не отрывая глаз от своего отражения, привычным движением она нащупала на столике бумажную салфетку и огрызок карандаша «Живопись», тогда большой дефицит. И подправила макияж.