– Мама! Папа! Вот мои девочки! – закричала Наташа, выталкивая Люсю и Катю перед собой в балконную дверь. Отец и мать оглянулись.
– Твои? – улыбнулась Софья Михайловна. А Леонтий Федорович протянул руку и, взяв в свою широкую ладонь руки обеих девочек, потряс их.
– Как здесь красиво! – воскликнула Наташа, оглядываясь во все стороны.
– Да! – откликнулась мать. – Хорошо!
– Ой! Как здесь чудно! – захлопала в ладоши Люся.
– А ты что же молчишь? Или не нравится? – обратился Леонтий Федорович к Кате и поднял за подбородок ее опущенную голову.
– Нравится, – прошептала Катя.
– И мне нравится, – сказал серьезно Леонтий Федорович. – Ширина-то улицы какая! И сплошной бульвар!
– А теперь пойдем, мы тебе всю квартиру покажем! – И Люся схватила Наташу за руку.
– Подожди, мне жалко уходить отсюда, – ответила Наташа.
Под вечер познакомились с остальными жильцами квартиры.
Первым вернулся домой старый доктор. Он был высокого роста и держался очень прямо, несмотря на свои семьдесят лет. У него была привычка быстрым движением головы откидывать назад свои густые и слегка вьющиеся длинные седые волосы. Во всей его фигуре и в лице с крупными и выразительными чертами было что-то благородное и гордое, но одет он был неряшливо.
Он вошел в прихожую в тот самый момент, когда вновь въехавшая семья разбирала поставленный в угол сундук. Люся и Катя стояли тут же.
– Здравствуйте, – приветливо сказал Леонтий Федорович, поднимаясь с корточек. – Вы, по-видимому, наш сосед? Мы только что сюда въехали.
– Здравствуйте, – очень вежливо, но холодно ответил доктор, протягивая всем по очереди руку и называя свою фамилию, но так невнятно, что Леонтий Федорович переспросил:
– Простите, – как?
Доктор повторил фамилию, но снова никто ее не разобрал. И сейчас же он неловко поклонился и поспешно ушел в свою комнату.
Люся прыснула со смеху.
– Это доктор, – заговорила она вполголоса. – Он всегда так говорит, что ничего не поймешь. Мы его и имени не знаем, его так все и называют – просто «доктор».
Леонтий Федорович пробормотал что-то невнятное, поразительно похоже передразнив доктора.
Все три девочки расхохотались, и тут Наташа увидела, что и Катя умеет смеяться весело и заразительно.
– Леня, – укоризненно сказала Софья Михайловна мужу, – нехорошо над стариком смеяться. У него такое славное лицо.
– А я и не смеюсь. Даже не улыбаюсь, – ответил муж и сделал подчеркнуто-серьезную физиономию.
В что время открылась дверь и вошла молодая женщина. Взглянув на нее, Наташа сразу поняла, что это Люсина мама, – до того мать и дочь были похожи друг на друга.
– Мама! – Люся бросилась навстречу и повисла на шее у матери. – У нас новые жильцы, и девочка, и я уже была у них на балконе, – тараторила она.
– Ну пусти же, пусти! – весело говорила мать. – Дай поздороваться. – И она с открытой улыбкой подошла к новым жильцам. Они представились друг другу.
– Это очень, очень хорошо, что вы к нам переехали! – сказала вошедшая.
– А вы почему думаете, что хорошо? – с деланной серьезностью спросил Леонтий Федорович. – Может быть, вам от нас житья не будет?
– Неправда, мама! Они чудные, чудные! – Люся прыгала около матери.
И снова открылась входная дверь, и вошел пожилой человек небольшого роста с кожаным чемоданчиком в руках.
– Новые жильцы? – обратился он к Кате, кивнув головой на приехавших.
– Да, дедушка, – сказала Катя.
– Здравствуйте! – Леонтий Федорович стоял над сундуком с ворохом белья в руках.
– Здравствуйте, – безразличным тоном сказал старик и снял кепку, обнажив совершенно лысую голову с бордюрчиком темных волос вокруг розовой лысины. – Катюшка! Обед готов?
– Готов, дедушка. Он в подушках, – ответила Катя.
– Идем есть.
Они ушли в свою комнату.
– Не будем вам мешать разбираться. Пойдем, Люся, я тебе чего-то принесла, – сказала Люсина мама, обняв дочку и увлекая ее в коридор.
– Я еще приду к тебе, Наташа! – крикнула Люся, оглядываясь.
Вечером все три девочки снова стояли на балконе и, опираясь локтями на перила, беседовали.
Вечер был ясный и тихий. Стоял конец июля. Белые ночи уже шли на убыль, и в сумеречном свете густая зелень деревьев казалась еще гуще и темнее. На фоне светлого неба четко выделялся силуэт старой церкви. Улица была полна народу, снизу доносился говор, смех, топот ног. Звенели трамваи, и их огни то и дело мелькали сквозь деревья.
– Как красиво! – сказала Наташа. – Когда я буду художницей, я нарисую это.