Вдруг "та-та-та-та-та!" - автоматная очередь, совсем рядом. Война? Страх сковал Фирузу: застыла с поднятыми руками - одна тянулась к коробочке, другая сжимала нож.
К полю приближалась легковушка с открытым кузовом. Там стоял мужчина в синей униформе, палил в небо и гоготал от радости. Как потом выяснилось, приехали полицейские уничтожать опиумные поля.
Полицейских было двое. Они нашли на обочине крепкие палки и отправились вдоль грядок, широко размахивая палками, ломая хрупкие маковые ножки.
Страх разжал железные объятия, Фируза очнулась. Это не талибы. Полицейских бояться нечего, они приехали убивать не ее, а мак. Хоть бы они не ушли, пока всё не порубят, тогда ей не придется сюда возвращаться.
Вскоре борцы с наркотиками утомились на пекле, сели отдохнуть, перекурить. Один достал две сигареты, другой сорвал маковый стебель, выжал сок, провел им по сигаретам. Курили они долго, глубоко затягиваясь, прикрывая глаза от наслаждения, выдыхая голубой, вонючий дым, от которого Фирузу чуть не стошнило.
В тот год семья прибыли не получила. Отец просватал, а проще сказать - продал Фирузу местному имаму. Ему - за шестьдесят, ей едва пятнадцать, но не разница в возрасте ее испугала. Имам Асиф прославился тем, что жены у него долго не задерживались, умирали одна за одной, молодые.
С особой жестокостью он расправился со своей последней женой, семилетней Надией. Семья ее - самая бедная и многодетная в деревне, родители спешили дочерей пораньше к мужьям пристроить. Надия приходила иногда поиграть с младшими сестрами Фирузы, и она исподтишка ею любовалась. Необычно красивая девочка - светлая кожа и живые, любопытные глаза, окруженные черными, будто подкрашенными ресницами. Похожа на артистку из американского лакированого журнала. Нет, красивее: у артистки жесткий, мужской взгляд исполобья, у Надии - кроткий как у котенка.
Каким надо быть злодеем, чтобы поднять на нее руку!
Имам в первую же ночь изрезал ее ножом и бросил истекать кровью. Люди нашли несчастную, уже мертвую, на улице, отнесли к родителям, собрали денег в поддержку. Выступить против Асифа никто не решился: своя жизнь дороже, у него покровители имелись. Женщины завернули Надию в белый саван, мужчины отнесли ее к дороге и закопали на обочине.
Ночью, когда никто не видел, Фируза пришла на могилу, погладила плоский, поперечный камень, заплакала потихоньку, впервые - не по себе, а по другому человеку.
Шакал-имам Фирузу не получил, она с Джаредом сбежала.
Отправились пешком в Кабул, где легче затеряться. По дороге целовались и клялись в вечной любви. Фируза светилась счастьем. Кабул представлялся ей расцвеченным огнями городом из сказки - с дворцами, мечетями и фонтанами. На улицах улыбающиеся, нарядно одетые люди. Девушки вместо мешковатой чадры носят разноцветные шарфики, имеют право учиться в университете и выбирать мужа по своему желанию.
Неужели такое бывает?
Да, бывает - ей Джаред рассказывал.
До столицы шагать многие километры, но они Фирузу не пугали. На рассвете она смотрела на горные кряжи Гиндукуша в розовых лучах и казалось - это сияние не солнца, а Кабула. И чем ярче было сияние впереди, тем мрачнее воспоминание об оставшейся позади родной деревне Шашп Ул - с ее нищими, низкими домами, прилепившимися к горному склону. Это не дома, а сурочьи норы без света и тепла, в которых лишь спят и укрываются от непогоды. Там не бывает и не может быть счастья.
Но недолго оно длилось для влюбленных, подручные имама их схватили. Удача, что посадили в одну тюрьму, иначе потеряли бы след друг друга. Фируза не забыла Джареда. Утром открывает глаза и первым делом желает ему доброго дня, вечером глядит на звезды, желает доброй ночи. Все десять лет. Как священный ритуал.
А он? Неизвестно...
Срок заключения приближается к концу, несколько дней осталось. Чем ближе час освобождения, тем тревожней замирает ее сердце - как пройдет их первая встреча после долгой разлуки?
День второй
Детский крик, захлебывающийся, отчаянный, доносился из барака. Это трехмесячный Фарух кричал от голода и одиночества. Мать Гульнара куда-то запропастилась, оставив его без надзора - закутанного в тряпки, привязанного к люльке-качалке, которая всего лишь полукруглая, полуметровая доска на полу. Когда уставал кричать, Фарух всхлипывал и строил обиженно губки. Будто спрашивал: ну за что мне, маленькому человечку, такие мучения?
У Фирузы сжалось сердце. Подошла, присела на корточки, погладила легонько потный лобик. Ребенок замер, взглянул на нее, не узнал и снова заплакал.
Чем бы ему помочь? Только покачать, пока придет Гульнара - молодая женщина с вечно заплаканными глазами и плоскими, пустыми грудями, толку от которых Фаруху мало. Когда были деньги, она покупала молоко у других сиделиц, сейчас давно на мели, бегала, выпрашивала в долг - хоть десятку афганей.
Никто не дал. Она и так вся в долгах, на возвращение которых надежды нет. Гульнара сама виновата - рассорилась с мужем, когда тот приходил на свидание. Потом звонила ему пару раз по мобильному Абдуллы, да муж не отвечал. И денег перестал присылать.
Фарух не умолкал. Пришла Гульнара. Села рядом, взяла его на руки, сунула пустой палец в рот. Он обрадовался, засосал, причмокивая, и, усталый, задремал.
- В десять лет замуж отдали и как отрезали, - начала причитать женщина слезливым голосом. - Родителей с тех пор не видела. Мне семнадцать уже. Недавно родила ребенка, но муж не обрадовался. Он чаще с мальчиками время проводил, чем со мной. Отпустить домой не захотел. Когда в очередной раз избил до полусмерти, я сбежала. Десять лет получила. Молока нет, чем кормить сына буду? Позаботиться обо мне некому. О-ох... - Гульнара сморщилась, вроде собралась заплакать, но передумала и так и осталась сидеть с плаксивой миной. Раскачивалась, успокаивая сына. И себя заодно.