Высунулась в окно. Ветер трепал мои волосы, создавая коричневую завесу перед глазами, сквозь которую было трудно что-либо разглядеть. Вспомнив с сожалением свою старую короткую стрижку, я прицелилась в рычащую псину и выстрелила.
Пуля попала ей в левую переднюю ногу. Мутная кровь и плоть хлынули из раны. Тварь завыла от боли и ярости, поджав тонкие губы и устремив на меня взгляд диких глаз. Я прицелилась в эти глаза. Нажала на курок. Машина ударилась о выбоину и подпрыгнула, и я промазала. Ребрами ударилась о дверь.
— Черт побери, — я выругалась.
— Прошу прощения, — ответила Айлин.
От Алекса я услышала:
— Господи, Эви, будь осторожна.
Третья пуля попала в ту же переднюю ногу, на несколько дюймов выше. Кровь текла тонкой струйкой, но не замедляла гончую. Дайте мне клинок и открытое поле в любой день. Пистолеты были просто занозой в заднице.
— Хватить промахиваться, — сказала Айлин.
— Хочешь сама попробовать? — Я пыталась прицелиться ещё раз. Проклятая тварь училась, теперь она петляла, чтобы я не могла в неё прицелиться. — Дерьмо.
Айлин фыркнула — неожиданный звук для неё.
— Держись за что-нибудь.
Машина рванула вперед. Я вцепилась в разбитую дверь, чтобы не выпасть из окна. Мы пролетели перекресток под звуки гудков и криков. Пёс ловко перепрыгнул через капот тормозящего седана, ударился о тротуар и тут же был сбит кренящимся фургоном. Фургон внезапно остановился, но тело собаки перекатилось, остановившись у уличного знака на дальнем краю тротуара.
Толика надежды была быстро уничтожена, когда псина поднялась на ноги, казалось, не испуганная столкновением. Она продолжала следить за нами, не обращая внимания на визжащих пешеходов. Каждый крик эхом отдавался в моих ушах. Это была самая вопиющая демонстрация, которую я когда-либо видела. Начальству никак это не объяснить.
Конечно, я так говорила и о забастовке гремлинов и ошиблась.
— Не вышло, — сказал я Айлин. — Есть ещё идеи?
— Только одна.
Взвизгнули тормоза. Айлин развернула машину и повернула меня лицом к улице, по которой мы только что проехали. Используя инерцию, я прыгнула в окно. Опустив голову, ударилась левым плечом о тротуар, прокатилась по нему и, пошатываясь, поднялась на колени. Неизящно по моим меркам, но, вероятно, самая акробатическая вещь, которую когда-либо удавалось проделать телу Чалис.
Мир завертелся перед глазами, но я быстро взяла себя в руки. Запах горелой резины и масла ударил мне в нос, острый, приторный и резкий. Крики стихли вдали. Мое зрение расширилось, сосредоточившись только на бешеной твари, оставлявшей кровавые отпечатки повсюду, куда ступала. Подняла пистолет, придерживая его левой рукой. Где-то загудел автомобильный гудок, приглушенный и неважный.
Через прицел револьвера я уставилась на пса. На грудь и волосы, там, где должно находиться сердце. Каждый шаг вперёд расширял мишень, но мне нужно было большее поле. И я его получила. Почувствовав это, нажала на курок.
Темная тень на велосипеде опрокинулась, крича от боли.
Я закричала. Пёс перепрыгнул через упавшего велосипедиста и приземлился на корточки, готовый к прыжку. Эпитеты лились из моего рта быстрее, чем я могла правильно их произнести, моя ярость усиливалась с каждым произнесённым словом. Псина прыгнула, её массивное тело столкнулось с моим. Я поднырнула и перекатилась, не дожидаясь, рассчитывая на скорость гончей, которая понесёт свою массу надо мной. Тяжелые лапы ударили по тротуару. Я подошла и выстрелила.
Затылок собаки разорвало, забрызгав машину костями, волосами и кровью. Её тело дернулось, когда она упала, всё ещё сражаясь инстинктивно, хотя мозг погиб. Она дернулась раз, другой и затихла.
— Эвангелина, мы должны уходить! — крикнула Айлин из машины.
Её командный голос вернул меня к реальности. Я стояла, крепко сжимая пистолет в кулаке. Со скамеек на тротуарах и из припаркованных машин смотрели зеваки, широко раскрыв глаза и разинув рты. Некоторые разговаривали по мобильникам. Никто не двинулся, чтобы помочь молодому человеку на велосипеде, который обеими руками схватился за окровавленное бедро.
Я подстрелила невинного.
Как охотник, я обязана защищать обычных граждан. Невинные свидетели не должны стать жертвами Падших и их насилия. И всё же я сама навлекла на кого-то это насилие. Ожидала отвращения, но почувствовала только жалость. Жаль, что, раненный и страдающий от боли, этот человек никогда не узнает, что произошло в тот день. Получить пулю — отстой, но быть разорванным в клочья неистовым псом из ада гораздо хуже.
— Кто-нибудь вызовите скорую, — произнесла я, услышав первые слабые звуки сирен.
— Эвангелина!
— Эви, ну же!
Ногами вперед я скользнула обратно в машину и попала в брызги темной крови. Они были на приборной панели и на краю сиденья, запах почти невыносим. Айлин поспешила прочь. Я откинулась на спинку сиденья, всё ещё сжимая пистолет. Горячее дуло обжигало мне грудь. Мне было всё равно. Жара была приятной. Сирены смолкли.
Алекс втиснул свои широкие плечи между сиденьями. Беспокойство затуманило его нежные глаза. Он коснулся моей щеки, очень легко. Ласково.
— Ты в порядке? — спросил он.
— Нет.
Он быстро оглядел меня и, кажется, понял, что я не имею в виду физическое состояние. Я не пострадала. Но была не в порядке, в другом смысле.
— Ты не нарочно выстрелила в того человека, — сказал он.
— Не имеет значения. Всё равно я попала.
— Несчастный случай, — сказала Айлин. — Тот, на котором ты не можешь позволить себе зацикливаться, если хочешь завершить начатое. Многое зависит от нашего успеха. Время для жалости к себе будет позже.
— Для тебя — возможно.
Алекс поморщился. Айлин только крепче сжала руль. Кожаный переплет скрипнул.
Я узнала наше новое направление. Айлин сделала ещё один поворот. Через квартал стоял выцветший, разрушающийся остов торгового центра «Кэпитал Сити». Покинутый пятнадцать лет назад, когда в Браяр-Ридж открылся новый торговый центр, «Кэпитал Сити» медленно сгнил. Огромная парковка была потрескавшейся и заросла травой и сорняками. Время безжалостно прошлось по краске и кафельным стенам, пестрым стеклянным дверям и ржавым грузовым отсекам. Украшенные граффити поверхности больше не перекрашивали.
Он был в форме буквы U, с главным входом на переднем изгибе и располагавшимися на обоих концах здания бывшими универмагами. Айлин проехала через заднюю стоянку, и мы въехали внутрь каньона, прямо через тротуар, который когда-то был внутренним двориком закусочной, и врезались в стену.
По крайней мере, я думала, что это стена.
Но это оказалось впечатляющей иллюзией стены, потому что мы проехали прямо через неё — по выложенному мозаикой коридору, мимо ряда заколоченных витрин, прямо к центру торгового зала. Свет из окон на крыше освещал высохший фонтан, который не работал уже много лет. Его окружали пустые клумбы, лишенные почвы и больше не поддерживающие густую прошлогоднюю листву. Пахло пылью, сухостью и одиночеством и ещё чем-то, что я не могла определить. Чем-то слабо намекающим на силу. Она жужжала в воздухе, нежно лаская невидимой руки. Я ощутила энергию святилища Айлин.
Мы с Алексом выбрались наружу через дверь со стороны водителя. Мне надоело входить и выходить через окна машины. Мои кроссовки скрипели по полу и отдавались резким эхом в гнетущей тишине. Мы последовали за Айлин мимо заброшенных киосков, скамеек, на которых никто не сидел более десяти лет, и магазинов, давно заколоченных и забытых.
Запах собачьей крови преследовал нас, впитывшись в мою одежду. В ближайшие время не мешало бы переодеться, или я окончательно провоняю — не то, с чем хотелось бы жить. За двадцать четыре часа я была в крови дважды.
— Ты чувствуешь это, Эвангелина? — спросила Айлин. Почему-то её голос не отозвался эхом. Он просто висел в воздухе.
— Что я должна чувствовать? — ответила я, хотя и ощущала силу. Здесь, но пока неосязаемо, как статическое электричество.