– Так уже почти на половине нормы находимся, – заметил он. Осознав это, Коленька повеселел и, преодолевая истому начал работать. Разобравшись после обеда на платке, скоро подошла и мама. Втроем работа пошла заметно быстрее. Ряд Коленька, и неприятно шаркая острой тяпкой сзади возле пяток, – полтора Мишка, задавая всем темп, – два мама. Так невольно подгоняя друг друга, настойчиво продвигались вперед. Монотонная, изматывающая разогретое жарой и работой тело круговерть раз за разом однообразно и тупо повторялась. Ряд окончен, разогнувшись, короткая передышка спине и рукам, и сразу же разворот на другой ряд. Жара заметно усилилась, оводы и слепни стали ещё злей и настойчивей.
За водой в очередной раз пошёл Мишка. Закончив ряд, он бросил наземь свою тяпку, взял бутылки и направился на другую сторону полосы. Скоро он с тремя мокрыми бутылками в руках появился рядом и одну протянул маме, а другую младшему брату. Напившись воды, работу продолжили.
В тишине долгой, простой и монотонной работы рук, воспоминаниями и мечтами оживляется мозг, и Коленька невольно погрузился в мысли. Приятные воспоминания быстро пролетали в сознании, сменяясь не дающими душе покоя заботами.
– Что – то непонятная тишина с этим Артеком, – вдруг вспомнилось Коленьке.
– Уже давно идет лето, а ни мама, никто не говорит когда ехать в Артек, – озабоченно подумал он. Об этом он помнил и думал каждый день. Вот вспомнилось и сегодня. Доставлять и так занятой маме лишние заботы своими расспросами Коленьке не хотелось.
– Наверное, когда станет что – либо об этом известно, мама сама скажет, – думалось ему в такие моменты. И Коленька терпеливо ждал.
– Как это всё будет, когда ехать в Артек? – вот и сейчас волнением наплывали на работающего Коленьку мысли.
– И мама ничего не покупает для поездки. Обычно для детей все покупалось в конце лета к школе, для этого мама ездила в город, а сейчас ей некогда, много работы. Да и понятно, ещё и денег нет…, – крутилось в его голове.
– А ведь можно и старую форму заштопать, постирать. Кеды я сам недавно постирал чисто. Щеткой с мылом в пруду отмыл и сейчас не ношу, а бегаю босиком, берегу их для поездки, если не будет ботинок, – думалось ему, как выйти из положения, хотя этот вариант душой принимался не совсем охотно.
– Хотелось бы поехать туда во всем новом, – сквозила в сознании желанная мысль.
– Увидят меня в таком ребята, скажут, приехал какой – то колхозник. А колхозник, известное дело, ничего на свете позорней нет, позорней даже чукчи. Никто и дружить со мной не станет. Стыдно в таком ехать, – всё оценив, приходил к выводу он.
Лишь только Коленька мыслями касался этих дел, то сразу же, в его душе напоминанием возникало то, давнее, остро испытанное в его едва проснувшемся детском сознании острое чувство стыда, оставлявшее его здесь, дома, в деревне, среди таких же ребят, с которыми он общался и дружил, и всякий раз возникало от мысли, что ему придется на время оставить эту привычную обстановку и уехать в город.
Это щемящее чувство стыда он испытал. Когда отец взял его с собой в город забирать из роддома маму с только что родившимся Витькой. И вот, оно, казалось бы, и давно бывшее, прошедшее, как – бы и позабытое в детском сознании, напоминанием начало вновь бередить душу.
Было это в октябре. Утренняя прохлада уже была значительной. Досмотрев домашнее хозяйство и отправив старших сыновей в школу, отец второпях укутал Коленьку в свитку, на ноги натянул сшитые из шерстяных лоскутов подбитых ватой не по размеру ноги ребенка без галош валенки, полагая что сыну с воза слазить не придется, да ладно – некогда, неумытого усадил его в набитую сеном телегу и быстро отправился в путь. Поглубже зарывшись в теплое душистое сено, Коленька согрелся и внимательно осматривал новизну не раз слышанного от старших пути. В районный городок он ехал впервые. Дорога шла лесом. По её краям, словно исполины, проплывали слегка посеребренные первым ночным заморозком деревья. Вверху на мокрых верхушках высоких сосен и берез играл яркий свет
восходящего солнца, а внизу в глубине лесной дороги было тенисто и холодно. Покрытая инеем зелень усиливала этот холод.
Впереди на телеге, правя лошадью, сидел отец. Он то и дело поторапливал лошадь, периодически легонько постегивая её кнутом всякий раз лишь она пытаясь перейти на шаг, замедляла бег.
Дорога Коленьке показалась необычайно интересной. Завораживала осенняя природа, тишину которой нарушали лишь скрипение упряжи, да стуки на ухабах колес телеги. Эти резкие и громкие звуки дополняло тихое, похожее на мурлыкание, пение отца. Нескрываемая радость светилась на его лице. Он всю дорогу что – то веселое тихонько напевал себе под нос. Какая – то торжественная тишина царила вокруг. Радость царила и в душе Коленьки. Ещё бы, ведь он, наконец – то увидит маму, по которой уже изрядно соскучился. И ещё дополнительной радостью осеняло душу Коленьки от сознания того что у него появился младшенький братик и он скоро его увидит. Всё это казалось ему таким загадочным, торжественным и красивым, как этот посеребренный первой изморозью, освещаемый изредка пробивавшимися сквозь ветки, так заметными в движении, бликами ярких лучей солнца, окружающий лес.