– Давайте, наверное, сынки попьем воды, да хоть дух переведем. Осталось немного, кончим сегодня эту норму, больше можно так и не торопиться, – так же сзади, послышался мамин голос.
Желая сделать всем приятное, чтобы Мишка его в этом не опередил, Коленька быстро направился к оставшимся далеко сзади, на обработанных рядах, бутылкам с водой.
– От Мишки и так здесь больше толку, я хоть ещё и это сделаю, – тут же подумалось ему.
По пути поднес к глазам всё ещё трепыхавшегося в левой руке овода, осмотрел. Тот словно чувствуя свою кончину, перестал трепыхаться и смиренно затих в зажатых пальцах. Коленьке вдруг даже стало как – то жалко, это, видимое вблизи, уже казалось хорошее и безобидное насекомое. Но тут же вспомнив, сколько боли и неприятности не жалея, они ему причинили за сегодняшний день, он без дальнейшей жалости, как учил его Ванька, оторвал оводу голову и отбросил тело в сторону. Оно словно живое, набирая высоту, пролетело несколько метров и тут же свечкой, бездыханное, ринулось вниз на землю.
– Доигрался, вот так тебе и надо, – сорвалось с его губ привычная в таких случаях фраза.
Вода в прикрытых рубашкой начатых бутылках, была уже теплой.
Родник на этой стороне полосы был рядом, почти на линии нормы. За водой братья пошли вместе. По очереди, припадая к холодной струе ртами, разгоряченные долго вдоволь пили, не боясь, знали, что от этой воды горло никогда не простужалось, сколько много её бы не выпил. Здесь Мишка и заметил рану на руке младшего брата.
Отыскав на берегу канавы листья подорожника он наложил их на рану, приказав Коленьке как можно дольше, постоянно держать их прижатыми к ране.
Необработанным оставался один ряд, когда рядом, на обратной стороне канавы, на второй полосе, где росла свекла, появилась со своими детьми тетя Шура.
– Ну вот, закончили морковь, а ты кума боялась, что за день не осилите, – обращаясь к маме, заговорила она, останавливаясь напротив.
– Ой, не говори, не думала я, что сегодня добьем мы эту норму. Уж очень она большая, ведь по пятнадцать метров ряды. Это хорошо, что Мишка вот подошёл, да помог, а то бы мне победы не видать, – весело ответила ей мама, приступая к последнему ряду. Все вместе набросившись на него быстро с ним расправились.
– Ничего, глаза страшатся, а руки делают. Смотри ещё и солнце высоко, – заметила маме тетя Шура, обращая её взор на ещё не так низко склонившийся к закату раскаленный солнечный шар.
– А вы, почему рановато идете, неужто уже и свеклу всю опололи? – спросила куму мама, собирая с земли вещи для отправки домой.
– Да нет, не всю, а только половину успели. Решили сегодня пораньше закончить. Завтра пойдем на болото, под озеро, сено грести. Далеко ведь, надо сегодня, как говорится, побольше отдохнуть, да получше приготовиться, – как всегда, в своей веселой манере, говорила она, ожидая нас, чтобы также вместе отправиться и назад, домой.
– Вот сейчас вместе пойдем, как говорят в городе, примем ванну, отмоемся от этой налипшей черной пыли. А то, как у негров, одни глаза да зубы светятся, грязней поросят. Поэтому пошли быстрее, покуда туда ещё народ не сбежался, да воду не взмутил, – поясняя, предложила тетя Шура.
По протоптанным на берегах канавы тропинкам, направились к мосту. Предчувствуя радость близкого купания в канаве, дети, забыв об усталости, весело переглядываясь, запылили вперед матерей. Заметив это, тетя Шура, обращая внимание мамы, произнесла: " Смотри, как повеселели. Утром понуро сзади нас плелись, а с каторги веселые впереди побежали."
– Люди говорят, что сегодня в конторе ведомость по зарплате за июнь повесили, – вдруг вспомнив, сообщила маме тетя Шура.
– Хочется узнать, сколько там нам начислили, – проговорила она.
– Ничего не отвечая на это куме, мама задумавшись молча шла по другому берегу канавы.