Уже вошедший во двор, стоявший всё это время у раскрытой калитки Коленька, закрыл её на запор и пошёл за направившейся к корове мамой.
– Переписал? – спросила она подошедшего сына и начала ласкать рукой корову, повернувшую в сторону подошедшей хозяйки голову. Как всегда перед дойкой, нежно потирая бока и круп своей кормилицы и тихим спокойным голосом называя её по кличке.
Рядом, в загородке, изредка похрюкивая от удовольствия, опустив морды, громко с причмоком захватывая пищу, орудовали в корытах свиньи.
– Сколько там у меня и отца? – вновь спросила она, усаживаясь сбоку возле вымени коровы, на скамеечку.
Под начавшийся быстрый, такой милый и знакомый, переменным дуэтом зазвучавший на дне подойника, от падающих на его жесть молочных струй звон, Коленька глядя в листок, начал знакомить маму с находившимися там записями.
– А почему в один день меньше начислено, а в другой больше? – закончив и взглотнув слюнки от мигом разнесшегося вокруг вкусного аромата парного молока перебившего навозный запах коровы, спросил он маму.
– Мне и самой, сынок, не понятно, как это всё у них там, в конторе начисляется, – быстро работая руками, ответила она.
– А зайдешь туда, спросишь, всё тебе культурно и складно объяснят, а то и книжки свои откроют, пролистают и все расценки покажут. Мол, не от фонаря этот мизер, а по закону, что мол тут непонятного… , ходите, работать не даете, отвлекаете, мешаете, – начала она пояснять.
– Только непонятно, как по этим расценкам вас, сынок, кормить да одевать. Что за закон такой? Как можно за две буханки хлеба, да и тех не купишь, сам видишь, сынок, – всей семьей весь день, от темна до темна, на палящем солнце работать, – жалобное зазвучало дальше в её устах.
– Да не просто так работать, лишь бы время тянуть, как они в конторе, когда не идешь мимо, всё под деревьями в тени на лавочке сидят. Перерыв по закону, видишь ли им положен. А скажешь им, мы ж с детьми, втроем, вчетвером работаем и не по восемь часов как вы. И за тридцать копеек? А у них и на это ответ есть. Зачем, мол так и с детьми работаете. Работайте, как положено, по восемь часов. А детям мол, совсем работать нельзя.
Мама прекратила говорить, поудобней переставила стульчик и снова усевшись на него продолжила.
– Без помощи разве тут успеешь всё сделать. Сегодня видел как мы, спины не разгибая, знаешь, что никто за тебя этого не сделает. Чтоб одно сегодня за день успеть, а то завтра другое надо, а там третье подоспело, за душу тянет. Без продыху, хуже скотины, от слепня отмахнуться некогда. Поставили нас в такие условия. Вот такая, сынок, у нас в этом колхозе счастливая жизнь, – произнесла мать, быстро работая руками.
Спокойно стоявшая Галка, вдруг дернувшись, сместилась немного в сторону.
– Стой, Галка! – крикнула мать на дернувшуюся от укуса овода корову и, не вставая, вместе с сидушкой, пододвинулась к корове поближе и продолжая дойку начала дальше изливать душу молча рядом стоящему сыну.
– Потому что дураки мы, – заключила вдруг она. А эти, что нам считают, сидят в конторе начальниками в чистоте, зимой в тепле, летом в прохладе. А получают, люди говорят, раза в два больше. Потому и в ведомости их нет, они в другой, на стену её не вешают. У них ведь работа сложная, умственная, а у нас дураков – простая, легкая. Такие мы и есть, и всегда такими в этом колхозе и будем. Здесь одни начальники, да кто возле них крутятся умные. Бежать вам, как подрастете, в город из этого колхоза надо.
А нам уже видно Богом суждено свой век на этой каторге доживать, – заключила она. Словно выговорившись, мать вдруг затихла. Лишь слышались звуки стекающих в почти уже полный с белой шапкой пены наверху подойник струй молока, да дыхание коровы.
– Мама, на стену клуба повесили большой плакат и там написали, что мы скоро будем жить при коммунизме. А как это? – вспомнив, больше чтоб мама разъяснила не совсем понятное, чем сообщить новость ей, спросил Коленька.
Бурлящие звуки струй прекратились. Закончив доить корову, мама встала, отнесла скамейку от коровы в сторону, поставила на неё подойник.
– Никогда особо не бери в голову сынок, что говорит наша власть. Одно знай – обманет. Её обещания как в поговорке: "Абяцанки цацанки, а дурню радость", – ответила она, возвращаясь к корове.
– Они в будущем много чего обещают, а сейчас вон какие зарплаты дают, – добавила она и погнала корову в хлев.
Загнав на ночь в свои жилища корову и свиней, вышла из загородки, прикрыв за собой калитку.
Закончив поливать, ставя пустые ведра на лавочку возле колодца, из огорода во двор шумно вышли Мишка с Ванькой. К находившемуся напротив крыльца колодцу из конца двора направился и Коленька с мамой, бережно несшей переполненный подойник с молоком.