От услышанного Коленьку охватила оторопь. Он отделился от детского круга, забежал вперед идущим группой женщинам и перегородил дорогу маме. Своими удивленными, выпученными глазами взглянул ей в лицо, ожидая от неё разъяснений.
– Мама?! – всего и вырвалось у Коленьки при этом.
Без слов мама всё поняла. Она остановилась, отделившись от остальных женщин, с которыми шла, опустила концом в землю несущую на плече связку инструмента. Глядя в глаза друг друга, они долго молча стояли на дороге, не замечая удивленных взглядов озиравшихся на них удаляющихся женщин и обходящих их ребят.
– Как же так, мама? Почему так всё это получилось? Ты знала об этом и мне не сказала? – отойдя немного от шока, начал он спрашивать маму.
Не сразу начала отвечать мать.
– Сынок, хотела я тебе это сказать, да не получилось у меня. Тебя было жалко, – тихо и спокойно, но с начинавшими появляться на глазах слезами, начала говорить она. А от обиды за произошедшую несправедливость, слезы уже ручьем начинали катиться и по грязным щекам Коленьки.
– Отказались мы с отцом, сынок, от всего этого. Ну, нет у нас денег, чтоб тебя как следует собрать, да туда отправить, – говорила мать, глотая слезы.
Увидев плачущую маму, Коленьке стало её жалко. Ее слезы, и вид, всегда красивой, но вдруг ставшей какой – то поникшей, жалкой в этот момент её стати, вмиг освободили его душу от бурлившей до этого там обиды и ненависти, и Коленька почувствовал как туда всё больше начала вселяться жалость и любовь к маме. Слезы перестали течь, и он сошёл с её пути. Мать распрямилась, вздохнув, положила связку опять на плечо и они, не сговариваясь вместе молча пошли вперед догонять далеко ушедших остальных.
– Пойми меня, сынок, – вдруг тихо заговорила мать.
– Нам ведь за сегодняшний день, в ведомости, что мы вчетвером весь день на палящем солнце работали, больше тридцати копеек не поставят. А тридцать копеек одна твоя арифметика стоит. А тебе ж в школу не одна эта книжка нужна. А сумка больше рубля, ты ж с торбой в школу уже ходить не хочешь, девочек, наверное, стесняешься, – уговаривая сына, поясняла мать.
– А боты кирзовые на грязь, на осень, – целых два рубля стоят. Это мы в детстве в лаптях все бегали, не стеснялись, вот и сейчас в них ходим, – показав на свои ноги, произнесла мать, и продолжила, – а вы ведь в них теперь уже не ходите, другой сейчас свет пошёл.
– А костюм в школу, – вновь напомнила она тихо рядом идущему с граблями сыну.
– Да не один же ты у меня, а четверо вас. На одно это на вас, хотя на самое необходимое сколько денег надо, посчитай. Про другое и про нас с батькой я уже и не говорю, – перечисляла всё мать. Говорила она о всём, заботившем её душу, медленно и тихо, с какой – то обреченной, не видящей выхода безнадежностью. От маминых слов на душе, молча идущего, Коленьки становилось как – то легче. Вдруг он почувствовал, что всё раньше его заботившее и напрягавшее сознание , облегчая душу, начало исчезать.
– А, хорошо! И не нужны теперь эти ботиночки и чемоданчик, – облегченно подумалось ему.
– И жука теперь не надо искать. Да и не прилетит он никогда к нам из этой Америки, – тут – же ещё, вспомнилось ему.
– И кеды теперь особо беречь не надо, – вспомнил он, вдруг почувствовав, как в очередной раз в ногу кольнула колючка. Он остановился, положил на землю связку граблей, снял висевшие через плечо на связанных шнурках кеды, сел на пыльную землю, обул их, захватил грабли и начал догонять уже приближавшуюся ко всем маму. Нагнав, присоединился к идущим сзади всех ребятам. Коленька почувствовал, как вдруг в раз освободилась его душа от тяжести, казалось, неразрешенных забот, связанных с Артеком, что так её постоянно давила в последнее время.
В впереди идущей группе девочек, Светки уже не было. Её светлый силуэтик с граблями на плече мелькал уже далеко справа, сзади группы взрослых, на тропинке, уходящей на ту улицу, где она жила. И этого её удаления Коленьке уже было жаль больше, чем сорвавшейся поездки в Артек.
– Жаль, не успел за всем этим на неё насмотреться, теперь, наверное, только в школе увидимся, – промелькнуло у Коленьки.
А впереди всё звучали разговоры взрослых.
– Да нам этих курортов в жизнь не увидеть. Мы об этом и не помышляем. Для нас курорт, что рай на этом свете, немыслимо, – раздавалось там.
– А она прошлым летом сама ездила, а в это дочку отправила, – вновь перешли на жену секретаря взрослые.
– Мы здоровые, нам работать надо, а она ж вся изработалась в библиотеке, книжки выдавая, вся больная, скоро, небось, опять и сама вслед за дочкой укатит, – слетало с уст одной.