– Ешьте, ешьте сами. Вы все с работы пришли, голодные, а я дома поела, – сказала она, присаживаясь рядом со столом на лаву.
– С бабушкой хорошо, от неё одна приятность и польза. Наверное, и на эту осень нам всем купит боты на грязь, в прошлую ведь купила, – промелькнуло у Коленьки, хлебавшего с хлебом щи.
Стараясь ложкой побольше зачерпнуть плавающего сверху, покуда старшие братья весь его не выловили, вкусного золотого развода от растворенной в горячих щах сметаны, Коленька резво работал ложкой в большой общей миске.
– Опять бабушка про своего царя вспомнила, любит она об этом всем рассказывать, – услышав бабушкин рассказ, подумал он.
А из уст бабушки звучало.
– Царь им плохой был. Царя они скинули, сами власть захватили. Как только Бог это допустил, наверное, за грехи наши. Эти жиды-комиссары, устроили нам теперь жизнь. Всех хороших людей сослали, поуничтожали, голод нам устроили. А кто они такие, бандиты ведь все были, безбожники, – в который раз рассказывала своё бабушка.
Она на миг замолчала, взглянула на окружавших миску внуков, на маму, кормящую ложкой засыпавшего у неё на руках Витьку. И вновь у неё зазвучало.
– А я царя помню, хоть и галайда тогда ещё была, – слегка улыбаясь, произнесла бабушка.
– Галайда, у бабушки значит молодая и глупая, – вспомнилось Коленьке.
– У батьки с маткой тогда нас семеро было, земля своя была, свой хутор был, Столыпин дал, да хозяйство большое. Три коровы, два вола, лошадь, да жеребец выездной под свою бричку. Свиней, овец, всякой птицы и не счесть. Хозяйство крепкое у батьки было, от поста до поста сало, мясо вся семья от пуза ели, масло ложкой. Вместо воды молоко пили,– вспоминала она.
– Да, не просто это всё доставалось, а как же. От зари до зари всей семьей работали, да не абы как, как сейчас в колхозе. Ни на кого не посматривали, не юлили, как теперь можно в колхозе. На себя, на свои руки да голову и надеялись. Всего отдыха и было, что в церковь сходить.
Сказав это, бабушка повернулась к образам, перекрестилась тихо прошептав короткую молитву, и вновь продолжила.
– Дураков, этих лодырей да пьяниц, голь эту, жиды потом взболомутили, революцию устроили. От них и началось.
– А что теперь? Одно зло от этой власти пошло. Всё отняли, всех в колхоз согнали, работой за палочки, ни шыша ни у кого нет. Еда, капуста да картошка с огорода. Сходить некуда, церковь они разрушили, клуб устроили. Антихристы! – ругалась на власть бабушка.
– Правда, теперь вот недавно на старость пенсию хоть давать начали. Целых восемь рублей получаю, – вспомнила и о хорошем, она.
– От Бога нас хотят отлучить. Покуда опять к Богу и Царю не вернемся, хорошей, правильной жизни не видать, толку не будет, – как всегда подвела итог бабушка.
Миска пустела. В предчувствии скоро могущей последовать команды «Покиньте дитяти!» Коленька начал орудовать ложкой чаще. Но умаявшийся за день Витька ел слабо, и, похоже, не угрожал её подачей. Скоро мама подтвердила это.
– Мишка, постели там поокуратней вам лохмаки на полатях, поправь их. Я сейчас Витьку докармлю, да спать уложу, – проговорила она. Через минуту осоловевшего вида Витьку, она уложила на полатях спать.
Досыта наевшись, Коленька вылез из-за стола, улыбнувшись, взглянул с благодарностью на образ Николая Угодника. Из сумрака божьего уголка, ему в ответ, как всегда молча, святой ответил мигом легкой улыбки.
– Спасибо тебе за хлеб! – тихо произнёс Коленька, глядя в глаза своему покровителю.
Дальше ноги сами потянулись к полатям. Приятная нега, исходившая от полного желудка лишала сил, туманила сознание. Зевая, слабеющими руками спустил резинку штанишек на колени и остановился. От усталости снимать их уже не было сил. Ногами стоптал штанишки на дол и медленно полез на полати.
– Мама поднимет, – виновато подумал он об оставшихся лежать на долу штанишках. Начал укладываться рядом с уже сопевшим здесь Витькой. Попрощавшись со всеми ушла домой и бабушка. Скоро он услышал, как по очереди, залезая на полати, рядом начали укладываться спать старшие братья. И только, казалось никогда не устающие родители, всё ещё продолжали заниматься делами по хозяйству. Прывычно стучала ухватами возле печки мама, да во дворе у колодца звенел вёдрами отец.
– Завтра все пойдём копать торф, – вдруг вспомнилось засыпающему Коленьке.
– Торф – это хорошо. Это полегче, чем сено грести, – пронеслось в его затуманенном сознании.
– Обед вкусный будет, с ломтём бабушкиного хлеба. Каждому, – радостно, тут же подумалось ему.