С «кроватью» было не совсем точно: пару раз они переспали. И — как забыли, радости это не доставило. А потом Одинцов уехал в Чечню, за год насмотрелся такого, что ночами просыпался от собственного крика. Вернулся он другим. Через три года Одинцов, снова уезжая на Кавказ, понял: у Марии серьезные проблемы с наркотиками.
Он вернулся с письмом от Вадима, но найти Машу, чтобы передать ей послание от брата, не смог: не отвечал телефон в ее квартире, соседка, выглянув на его громкий стук в дверь, сообщила, что Мария куда-то давно уехала. В редакции ему не сказали, что с Машкой приключилась беда. Он заходил туда несколько раз, пока востроглазая секретарша не прошептала ему адрес Шерсткова.
Когда его попросили приехать на опознание, отказаться не смог, а увидев истерзанную Машку, вдруг вспомнил ее смешные слова про жилетку и понял, что все эти годы она не была ему чужой.
…Громко прозвучал радиосигнал. Одинцов подскочил, чтобы успеть прикрутить ручку приемника, пока дом не сотрясся от мощных звуков гимна. Пора собираться на вокзал. Демон приподнял косматую голову, зевнул, оскалив большие острые клыки, неспешно поднялся.
Они шли по пустым улицам, вдыхая аромат утренней зелени. Одинцов, хотя и поспал мало, чувствовал себя отлично, будто гроза и его немножко почистила-помыла. Но это ощущение чистоты исчезло тут же, как только он рассмотрел негативы, которые передала ему с письмом от Вадима симпатичная проводница из восьмого вагона.
Ращинский провел ночь в губернаторском доме. Лег в гостевой комнате под утро, когда уже отшумела гроза. Надо отключиться от всего, поспать хотя бы пару часов, но не получалось, стоило закрыть глаза, как накатывались, быстро сменяя друг друга, картинки: смеющаяся француженка, знавшая толк в любовных играх, и мертвая Клавдия со скорбным, печальным и в то же время каким-то особенно спокойным гордым лицом, смятая постель в его спальне, подушки, разбросанные по ковру, и ванна, наполненная до краев красной водой.
В два часа ночи, когда он приехал к Минееву, было уже ясно, что Клавдии помочь не сможет никто. Аркадий был растерян и подавлен. Он мог предполагать что угодно, ожидать подвоха и предательства со стороны жены, но чтобы вот так она ушла из жизни, не оставив даже пару прощальных строк, — этого понять не мог.
Все было плохо, все! И неизбежные пересуды в городе, и похороны, которые соберут многотысячную толпу любопытных, и необходимость давать какие-то объяснения — ну не чудовище же губернатор, доведший супругу до самоубийства! — и предстоящий нелегкий разговор с Ромой — интересно, прилетит он из Америки на похороны?
«Да, — говорил, нервно потирая виски, Аркадий, — преподнесла Клавочка сюрприз ровно за четыре месяца до выборов. Поди теперь знай, не умудрила ли чего перед тем, как полоснуть по венам бритвой. Если негативы были все же у нее, она вполне могла отослать их по какому-нибудь кремлевскому адресу. Или, что еще хуже, в редакции московских газет».
Говорил губернатор скучным, без всяких интонаций голосом. Но Ращинский видел, как он напряжен. Николай понимал, что все хлопоты о похоронах ему придется взять на себя. Он уже дал необходимые распоряжения, и ночью приехали в дом две молчаливые женщины, которые сейчас обмывали, обряжали Клавдию, готовя ее в последний путь. Надо заплатить им столько, чтобы молчали, забыли о том, что видели в губернаторском доме. Чем меньше людей будет знать, тем лучше. Но с десяток знающих все же наберется: горничная, охранники, врач и медсестра со «Скорой». Какого лешего их вызывали, когда и так уже было понятно, что Клавдию не спасти?.. Со всеми Ращинский переговорил, всем что-то пообещал при единственном условии: увидели — и забыли навсегда! Но ведь гарантий, что так и будет, никаких. А сегодня о самоубийстве губернаторши узнают еще по меньшей мере двое-трое: в свидетельстве о смерти должна быть указана любая причина, только не та, что была на самом деле: сердечный приступ, оторвавшийся тромб — все, что угодно!
Если все удастся провести тихо, смерть Клавдии еще как может оказаться на руку Минееву! Губернатору будут сочувствовать, его станут жалеть, наверняка из Москвы пожалуют высокие гости, из соседних областей обязательно приедут посланцы. Тысячи людей еще раз убедятся, что губернатор — лицо значимое и уважаемое. Так что не стоит Аркаше слезы лить, вернее, очень даже стоит — пусть все видят, как убивается первое лицо области по любимой жене.
Ращинский потянулся с громким хрустом. Надо вставать, все равно не заснешь тут. Дел много, да таких, что никому не поручишь. К обеду покончить бы с ними, чтобы немного отдохнуть перед свиданием с мадам. Вот эту встречу он отменять не станет ни за что.