Старик слабо улыбнулся.
— Все равно зря, сынок, беспокоился. Мою болезнь распознать нелегко. И доктор о ней ничего не знает. Только я знаю да еще господь бог…
Потом мать спросила у Вахида, что сказал доктор. Но сын отвел глаза.
— Ничего страшного, мама, просто приболел, не беспокойтесь…
Старик посмотрел на темноту за окном, произнес: «Прости меня, господи… Прости…», — повернулся на бок и положил ладонь под щеку. Он словно не замечал старуху, сидящую напротив него. Лежал неподвижно и вспоминал, как два года назад поругался с трактористом Тураном.
В ту весну было много дождей. Почти каждый день ливень. С холмов в окрестностях селения один за другим сходили селевые потоки, забивая грязью и песком большой арык, по которому из единственной в округе речки текла в селение вода. Вот почему люди решили всем миром выйти на хашар. Утром, в базарный день, по одному, по двое от каждого хозяйства, с лопатами и кетменями на плечах двинулись они чистить арык. Оповестили о хашаре и Назара. Однако он целый день провалялся дома, только вечером вышел на улицу и сел под стеной около своих ворот, перебирая четки.
Через некоторое время — он отметил, как раз перед вечерней молитвой, — от арыка начали спускаться люди. Молодежь, проходя мимо, видимо из уважения к возрасту, здоровалась с ним. Но большинство стариков даже не смотрело в его сторону. Только некоторые, бросив короткий взгляд, степенно произносили:
— Помоги вам бог, мулло!
Для Назара такое отношение людей не было неожиданным, но он почему-то обиделся. Встал, отряхнул полы, в сердцах бросил четки в широкий карман халата и только хотел уйти во двор, как перед ним остановился тракторист Туран.
— Здравствуйте, — хмуро ответил на приветствие Назар.
— На хашар не вышли, сосед. Почему? Или случилось что?
— Нездоровилось, — соврал он. — Вот вышел воздухом подышать, тоже не помогает. Голова какая-то тяжелая, да и во всем теле тяжесть. Будто мельничный жернов на плечах.
— Простыли, верно… — Туран глянул на него и добавил: — Разве нельзя было дать лопату старшему внуку и сказать: иди вместо меня?
— Во-первых, он еще школьник, ему нужно уроки делать. Во-вторых, вы и сами знаете, что отец его уехал на месяц учиться. Если не внук, то кто станет помогать по хозяйству? Нужно сначала подумать, а потом говорить.
— Наверное, внук вместе с братишкой целый день мяч гонял?
— Ну и что, нельзя уж ребенку и поиграть? Вам бы только к чему-нибудь прицепиться. Господи, подивись на дела рабов своих! Ведь ребенок не в моей власти. У него отец, мать есть…
— Не обижайтесь, сосед. Я к вам в душу лезть не собираюсь. Вы лучше меня знаете, как трудно с водой. А у вас и у вашего сына — два больших сада. Завтра, когда настанет время полива, будете говорить: сначала полью я, а потом уж другие. Люди знают эту вашу привычку и, конечно, вас осудят. Сегодня вот некоторые жаловались: скажите своему соседу, почему мы должны работать и за него? Чем мы хуже?
— Пусть болтают сколько влезет. Ведь я инвалид. Если бы Вахид был здесь, он, конечно, вышел бы на хашар. А внук мой еще не дорос.
— Нехорошо, сосед. И усто Салим инвалид, однорукий, однако не высидел дома. Трудился по мере возможности вместе со всеми. И внук его рядом кетменем махал. А он на два класса младше вашего.
— С чего это вы взялись учить меня? К чему клоните? — Назар злобно посмотрел на Турана.
— К тому, сосед, — спокойно ответил тот, — чтобы вы не отстранялись от таких дел. Люди осудят вас. И будут правы. Человек с людьми живет.
— Чем жить с такими, как ты, лучше уж помереть, — ответил он, вдруг переходя на «ты». — Вот эти мои слова и донеси до ушей болтунов.
Тракторист Туран расстроился, покачал головой, вскинул на плечо лопату.
— Ладно, сосед, поступайте как знаете. Я что думал, то и сказал. А вы уж как хотите, примете это, нет — воля ваша.
— Кончим этот разговор!
Назар повернулся, с силой захлопнул ворота и запер их на засов.
Вскоре после этого он заболел, может от своего же дурного нрава. Туран не таил в сердце злобы, приходил несколько раз проведать больного. Приходил и вчера… и виду не показывает, что обиделся. И Рухшона, его жена, частенько справляется о здоровье Назара. Иногда даже помогает старухе по хозяйству. Внимательные, хорошие люди. А он…
Старик закашлялся. С помощью жены приподнялся на постели, сплюнул и снова улегся лицом к стене.
Чего же он хотел от Турана, этого честного и незлопамятного человека? Может быть, Рухшона тому причиной? Когда родители Рухшоны отказали сватам Назара, он как будто и не поморщился. Женскому роду нет переводу, сказал он тогда себе. Лишь бы была жена. Не Рухшона, так другая будет. Какая разница? Не может же он стать зятем всех, у кого есть дочери. И все-таки самолюбие его было задето, особенно после того, как Рухшону выдали замуж за Турана. Когда два вечера подряд со двора тракториста доносился запах плова, он кривил губы от злости, но при встрече прилагал все усилия, чтобы Туран не догадался о его чувствах. Странно! Ведь он же не любил Рухшону, да и потом не смог полюбить ни одну женщину. Тогда в чем же дело?