А ведь про ложку сказал ему именно тракторист Туран, давным-давно, на одном из колхозных собраний: «Товарищ Джабиров, не будьте опрометчивы. Если сегодня ложка в ваших руках, то завтра она перейдет в руки других». Может, он имел в виду сегодняшний день Назара? Как бы там ни было, слова Турана оказались вещими. Подумать только! Теперь в руках этого неимущего Султана восемь колхозов, объединенных в один! О господи! На том давнем собрании, молча слушая Турана, он твердил в душе: «Глупости болтаешь, безродный! Пока всевышний считает меня рабом своим, я буду властвовать. Ну а если однажды, не дай бог, и сбросит меня конь, то и тогда бояться нечего, потому что есть у меня достояние. А ты, глупец, вместо того, чтобы обо мне печься, лучше засунь под язык свой нос и копайся в тракторе».
Однако сегодня старик вдруг понял, что ни Туран, ни те, кого он считал дураками, дураками не были, дураком, оказывается, был он сам. «Слепец, для чего прожил жизнь? Что хорошего сделал? Оплел себя сетями лжи, и только…» И еще он почувствовал, что если сейчас он не изольет перед кем-нибудь боль своего сердца или, по крайней мере, не попросит прощения у кого-нибудь из тех, кого обидел, то и в могиле не найдет покоя.
В комнату вернулся его сын.
— Проводил друга? — спросил старик, стараясь не смотреть ему в глаза.
— Проводил, — пробормотал Вахид.
— Почему же он так быстро ушел?
— Спешил на пастбище, к чабанам.
— А-а, ладно. Тракторист Туран… дома?
— Не знаю. Может, и дома.
— Узнай-ка, сынок. Если дома, попроси прийти. Скажи, мол, отцу плохо, просит вас зайти.
Когда Вахид вышел, старик спросил у жены, которая сидела, привалившись плечом к стене:
— Куда ты дела тот мешочек?
Она почувствовала его взгляд, насторожилась.
— Какой мешочек?
— Тот, что я тебе вчера дал.
— Память стала плохая, все позабыла…
Старуха привстала, пошарила в сложенных на сундуке коврах, курпачах и одеялах и вытащила оттуда туго завязанный мешочек из сыромятной кожи.
— Дай сюда. — Старик попытался развязать узел, но не смог: слабые пальцы не слушались. — Развяжи, — сказал он наконец.
Вчера, с большим трудом поднявшись с постели, старик достал этот мешочек из потайной ниши за угловой балкой амбара, вручил жене и наказал: «Если завтра предстану перед богом, отдай это сыну, скажи: это тебе наследство от отца, расходуй бережно…»
Старуха развязала мешочек и вопросительно посмотрела на мужа — мол, что делать дальше?
— Опорожни.
Она осторожно вывернула мешочек на палас.
Старик безразлично смотрел на две перевязанные шпагатом пачки денег — в одной только пятидесятирублевые, а в другой двадцатипятирублевые; на несколько золотых колец и браслетов, на золотые же старинные карманные часы с цепочкой. Он подумал, что владельцев этих вещей сейчас уже нет в живых. А скупил он все это во время войны, дав взамен по два-три килограмма зерна или по три метра карбоса. Большая часть денег тоже добыта хитрыми путями. И почему раньше ему было невдомек, что человек уходит в могилу с пустыми руками?
«Ты дурак, Назар, — сказал себе старик. — Вчера старухе завещал, чтобы она отдала это барахло сыну, Но ты не подумал, что если оно не пригодилось тебе, то вряд ли пойдет на пользу и сыну».
Он посмотрел на жену и глубоко вздохнул.
— Часы положи мне под подушку. Остальное убери. Сама знаешь, как все это добыто. После моей смерти делайте с ними что хотите.
Старик закрыл глаза и отвернулся к стене. Да, тяжело будет говорить с трактористом Тураном, если тот придет. Не скажет ли Туран лишнего ему, находящемуся на пороге смерти? Сможет ли понять его душевную боль? Догадается ли, что он, Назар, рассказав обо всем откровенно, тем самым просит прощения и за все другие свои прегрешения?..
Когда Вахид и тракторист Туран вошли, старик лежал неподвижно, с закрытыми глазами, сложив на груди руки. Дышал он неровно, с хрипом. Если бы не это, можно было подумать, что жизнь уже покинула его дряхлое тело.
— Проходите, дядя, проходите сюда, — сказал Вахид, показывая на передний угол.
Старик уловил, что они вошли в комнату и что жена поднялась с места. Он открыл глаза и попытался поднять голову с подушки, но не смог — не хватило сил.
— Не беспокойтесь, сосед, не беспокойтесь, — сказал сочувственно тракторист Туран и сел на курпачу рядом с его постелью.
— Добро пожаловать…
— Здравствуйте, сосед.
У тракториста Турана было широкое смуглое лицо и высокий лоб. Большие карие глаза казались такими живыми, что ему никто не давал шестидесяти пяти лет. На пенсию он вышел недавно, и, хотя за рычаги больше не брался, люди до сих пор звали его Тураном-трактористом. Еще бы, ведь Туран первый в округе кончил в областном центре курсы и привел в колхоз первый трактор.