Старик бросил взгляд на сына и зашевелил губами. Но Вахид ничего не понял. Тогда он с трудом повернулся на бок, сунул руку под подушку и вытащил часы. Потом, многозначительно посмотрев на тракториста Турана, положил их перед собой и минут двадцать что-то неразборчиво бормотал, временами кивком головы привлекая внимание к часам.
«Огромная вина перед вами камнем лежит у меня на сердце, сосед, — хотел сказать ему старик. — Причиной тому был ваш друг… Олимов. Я никогда не понимал, почему он дружит с вами, простым трактористом, а со мной, председателем, — нет. Несколько раз я резал барана, приглашал его к себе, а он всегда под каким-нибудь предлогом отказывался… Презирал меня… — Старик неотрывно глядел в спокойное лицо тракториста Турана и сознавал, что тот не понимает его. Но продолжал бормотать, в надежде, что, может, сосед узнает часы и обо всем вспомнит. Откуда ему было знать, что Туран никогда не видел у Олимова этих часов, а если бы и видел, то не обратил бы на них внимания. — И в тот день, в тот злосчастный вечер, — продолжал старик, — я пригласил его к себе. Но как я ни просил его, он отказался: «Спасибо, не беспокойтесь» — и прямо на моих глазах вошел к вам во двор. Лучше бы тогда меня палкой ударили… Всю ночь я не мог глаз сомкнуть, казалось, постель стала для меня саваном. «Неужели у тебя, председателя колхоза, достоинства меньше, чем у этого чумазого тракториста? Неужели твои хлеб-соль отравлены? Встань, если у тебя есть самолюбие и если ты мужчина, сделай что-нибудь», — нашептывал мне проклятый шайтан. Вот так и получилось, сосед, что я согрешил. Еще не рассвело, как через дальний забор вашего сада проник к вам во двор и украл одежду Олимова. В карманах оказались вот эти золотые часы и немного денег. Я надеялся, что после этого случая ваша дружба рухнет, позор падет на голову хозяина — на вашу голову, сосед… Но я всегда был дураком и полагал, что и все вокруг похожи на меня. Обманулся: вы по-прежнему остались добрыми друзьями… На другой день я даже науськал одного разносчика слухов, чтобы все селение узнало, что у секретаря райкома в доме тракториста украли одежду. Да и я (однажды в разговоре с Олимовым, как бы к слову, обронил: «Нехорошо получилось. У Турана есть такая привычка, сам, наверное, припрятал». Но Олимов только поморщился, недовольно махнул рукой: «Такие слова не к лицу мужчине». Ладно, теперь уже поздно сожалеть… Возьмите их, часы, сосед. Это те самые. Если придется побывать в Душанбе, отдайте семье Олимова, детям. Очень жаль, что одежду вернуть не могу. Нет его одежды… Через год после этого случая отнес я ее в город, продал за бесценок. — Он снова показал на часы: — Возьмите, сосед, и простите меня. Не могу уйти из этого мира непрощенным…»
Тракторист Туран смотрел вопросительно то на старика, то на его сына и жену и никак не мог понять, почему Назар то и дело нетерпеливо показывает на часы.
Вдруг старик взял в руки часы и протянул их Турану, но они выпали из его длинной худой ладони на палас. Старик крепко зажмурил глаза и больше уже рта не открывал.
Тракторист Туран еще раз смочил ватой его губы, потом поднял часы и отдал их Вахиду. Тот, не глядя, положил часы на подоконник.
Примерно часа через два старик, словно чего-то испугавшись, открыл глаза и с удивлением посмотрел на потолок. Затем издал тихий печальный звук, который не был похож ни на вздох, ни на стон, и затих.
«Скончался, да будет его место в раю», — сказал про себя тракторист Туран.
Старуха молча протянула ему кусок белой бязи. Он взял материю, осторожно подвязал старику подбородок и положил руку на его открытые глаза, в которых застыло удивление. Но опустить веки не смог.
«Господи, — подумал тракторист Туран, — недаром говорят, что, если у покойника глаза открыты, это признак того, что он был недоволен жизнью. А еще говорят, что глаза бесчестных людей… Неужели это правда?»
Старуха куда-то исчезла.
— Отец, отец, — всхлипывал Вахид.
— Не надо убиваться, сынок, мужайся, — сказал ему тракторист Туран. — Займись необходимыми приготовлениями, а я пойду за посыльным…
На улице было прохладно. На восточной стороне темного неба блестела огромная звезда, казавшаяся очень близкой.
«Утренняя звезда, — отметил тракторист Туран, — скоро рассвет». Однако тут же потянул ветерок, звезда ярко вспыхнула и сразу погасла, и вокруг будто стало темнее. «Проклятье, да ведь это Корвонкуш, до утра еще далеко». И Туран вспомнил старика. Какая-то смутная мысль пришла ему в голову, и он снова посмотрел на небо. Жизнь старика была чем-то схожа с обманчивым сиянием этой звезды. Но чем? — тракторист Туран не стал об этом думать, не хотел он об этом думать и быстро свернул в переулок, который вел к дому посыльного. Шагал он и чувствовал, что ему жаль старика, очень жаль… Потом перед глазами возник Олимов. «Кто бы это ни был, зря старался», — сказал друг. «Зря…» — невольно прошептал тракторист Туран.