— Не уходи из моего дома с пустыми руками…
— Ну что вы! Не нужно…
— Не обижай меня, сынок. Я по-отцовски, от всего сердца. Извини, что не смог принять тебя как следует, И еще… Позволь сказать тебе несколько слов на дорогу. Я благодарю тебя зато, что ты привез ко мне моего сына. Ты, по всему видно, занятой человек и все-таки приехал в такую даль. Не каждый бы это сделал. Я знаю, у вас в городе много дел, хотя и не понимаю, откуда они берутся. Спасибо, что ты, несмотря ни на что, сделал это доброе дело. Кто знает, может, я в последний раз вижу моего…
— Не говори так, отец, — покачал головой Эрадж.
— Теперь я до самой смерти буду помнить, что эту радость доставил мне ты. Ты мне теперь как родной сын. Я буду молиться за тебя. Пусть дни твои будут светлыми. Да не посетит твой дом никакое горе.
Эрадж опустил глаза. Отец почти слово в слово повторил то, что сказал Хамиду старик, которого они подвезли по дороге. Он представил себе, что Хамид про себя отвечает отцу так же, как тому старику…
Из дома вышли вместе. Когда подходили к машине, подбежал запыхавшийся Латиф с двумя пакетами спелой черешни.
— Вот, собрал немного. Сына угостите, — сказал он Хамиду.
— Откуда у тебя черешня? — удивился Эрадж.
— Давно ты у нас не был, друг. Четыре года как я привез из соседнего селения саженцы. И вот… первый урожай. В прошлом году было немного, но не дозрела. Осыпалась.
— Впервые вижу в Чорчинаре черешню.
— Воды мало, — вздохнул Латиф. — В прошлом году несколько раз воду привозил. Все равно осыпалась. Спасибо дяде, — повернулся он к отцу Эраджа, — посоветовал снегозадержание устроить. Я так и сделал. Теперь сам видишь…
Хамид сел в машину.
Отец обнял Эраджа и дрожащей рукой сунул ему в карман четыре двадцатипятирублевые бумажки.
— Не отказывайся. Не обижай меня. Купишь себе что-нибудь к осени.
Впервые Эрадж не нашел в себе сил отказаться. Он не знал, куда деваться от стыда. Да еще Хамид видел эту сцену.
Машина тронулась. Эрадж смотрел в окно. Непрошеная пелена заволокла глаза. Он смутно видел, как улыбающийся Латиф машет ему рукой, а рядом с ним маленький, сгорбленный старик — его отец — шепчет что-то в сложенные лодочкой ладони.
Эрадж уезжал из Чорчинара, оставляя самых дорогих ему людей: отца, брата, сестру, Латифа… С Латифом они вместе росли. Все десять лет в школе сидели за одной партой, делились нехитрыми мальчишескими тайнами. И отец Эраджа был для Латифа дороже родного отца, потому что его настоящий отец бросил их с матерью, когда ему не было и трех лет. А как они мечтали вместе поступить в университет! Но Латиф не мог оставить тяжелобольную мать и пошел работать в колхоз…
Хамид резко остановил машину.
— А ну-ка посмотри, что там с задним колесом.
— Каким колесом? — не понял Эрадж.
— Правым.
— Я в этом ничего не понимаю.
— Я тебя очень прошу, выйди и посмотри, — сказал Хамид неестественным, просящим тоном.
Эрадж обошел машину, нагнулся к запыленной покрышке.
— Иди сюда, — закричал Хамид. — Нашел!
Эрадж вернулся.
Лицо Хамида сияло.
— В бардачке нашел, — кричал он, тряся пачкой десятирублевок. — Садись скорей.
Эрадж не знал, что думать. Ему показалось, что Хамид сошел с ума. Зачем нужно было перекладывать деньги из кармана в этот, как он сказал, «бардачок»? Что за идиотская затея?
Он с силой захлопнул дверцу и отвернулся к окну. Хамид развернул машину и на предельной скорости помчался обратно.
— Надо же быть такому дураку. Под газетой лежали, — деланно радовался Хамид.
Завизжали тормоза. Отец с испуганным лицом наклонился к окну.
— Что забыл, сынок?
Хамид выскочил из машины, бросился к Латифу.
— Вот… нашел. Под газетой лежали, а я и не заметил. Спасибо тебе.
Он сунул Латифу деньги.
— Ну что вы… — запротестовал тот.
Но Хамид уже сидел за рулем. «Москвич» даже не рванул, а прыгнул с места. Эраджа отбросило назад, а потом вперед, да с такой силой, что он едва успел упереться руками в ветровое стекло.
— Эх, моя лошадка! — расхохотался Хамид.
Клубы пыли вспорхнули по обеим сторонам машины. Холмы и деревья, как заводные, побежали назад. Горячий ветер грозно гудел за окнами.
Хамид вдруг громко запел:
Промелькнула огромная чинара, под которой Эрадж однажды уснул и проспал до самой ночи. Потом он с трудом добрался до дому. Обрадованная мать расцеловала его, а отец надавал подзатыльников и целую неделю не выпускал из дому.