— То чертово кольцо — ворота в рай, — рычит он, свирепея и сильнее сжимая мою шею. — Если бы ты вчера его не проглотила, сегодня я уже готовился бы к коронации. Фирма, акции, чинуши, теневая экономика — я бы встал во главе всего этого. У моих ног распростерся бы весь мир. Но мало того, что ты спутала мне все карты, так еще и затеяла опасную игру. Лев Евгеньевич ошибок не прощает. Он хочет увидеть кольцо на пальце будущей госпожи Громовой. Не в брюхе, слыхала? На пальце. Мне повезло лишь потому, что фаворитка Рината в Англии. Ему требуется время сделать ей предложение. Но оно ограничено. В любой момент он введет ее в наш дом. И как ты думаешь, на ком остановит свой выбор Лев Евгеньевич? На грошовой официантке, проглотившей его двадцать два миллиона? Или на успешном директоре по маркетингу из Лондона? Вот почему я выбрал Инессу. Она конкурентоспособная. Любую роль сыграет, а легенду я ей сфабрикую.
В темноте его голос кажется вязким, клейким. Он обволакивает меня, застывая коркой смолы и парализуя.
— Придумай легенду мне, — тихо пищу. — Я сыграю не хуже Инессы. Обещаю. Поженимся. Получишь свою империю, и разведемся.
Из него вырывается короткий злорадный хохот.
— По-твоему, Лев Евгеньевич отупел с возрастом? — Подняв ладонь, большим пальцем гладит меня по лицу. С напором. Натиском. Силой. Принуждением. — Чтобы сыновья тщательнее выбирали себе спутниц, он выдвинул одно выверенное до совершенства условие: если преемник расторгнет брак в ближайшие десять лет, империя перейдет в руки второго сына. Безвозвратно. Независимо от того, будет тот женат или нет. Так что у меня только два пути: жениться раз и навсегда, или шлепнуть Рината. Но мне бы очень не хотелось кончать брата. Он четкий мужик, да и надежное плечо в нашем бизнесе куда дороже сраного бриллианта. — Громов склоняется к моему лицу и с маниакальной медлительностью проводит подушечкой пальца по моей нижней губе. — Что теперь скажешь, Рина? Согласна выйти за Антошу?
Его глаза… В них тяжело смотреть. От них не отвести взгляда. Омут болотистой зелени без дна. Непроходимая, зыбкая, гибельная топь. Даже сейчас, в полумраке тесной комнатушки, я чувствую эту непреодолимую силу. С такими глазами Громов может говорить все, что угодно. Каждое его слово залезает под кожу, всасывается в плоть, пронзает кости. И дробит меня на мелкие части.
— Тогда что мне делать? — вопрошаю навзрыд.
— Не реви! — его ледяной голос напоминает мне о двух пунктах, нарушение которых таит в себе опасность.
Моргнув, лихорадочно киваю, с болью глотая ком в горле. Он похож на битое стекло. Его словно утрамбовали и залили кипящей сталью.
— Пока не вернешь кольцо, будешь продолжать ломать комедию в роли моей чудной избранницы, — диктует он, заковывая меня в невидимые кандалы рабства. — Потом я сам выведу тебя из игры.
У меня сердце примерзает к ребрам. То есть как выведет? Убьет? Но уточнять не осмеливаюсь. Боюсь услышать положительный ответ.
— Анто-о-он! — зовет его прошелестевший листочками голос Алики. Дверь распахивается, и девушка первым делом поднимает лицо к потолку. — Вы чего в темноте?
— Лампочка взорвалась, — фыркает ей Громов, не отводя от меня взгляда и продолжая прижимать мои запястья к стене. — Газ скопился.
— Шашлык готов. Вас одних ждем. Долго обжиматься будете? — Алика разворачивается, не дожидаясь ответа, и добавляет, уходя: — Нашли место.
Антон разжимает пальцы, позволяя мне опустить затекшие руки. Мурашки, бегающие по коже, жалят в каждую клеточку. Я разминаю запястья, потираю плечи, не решаясь сдвинуться с места.
— Думай, что щебечешь за столом. Ты должна понравиться Льву Евгеньевичу. Настолько, что он непременно наградит Антошу дарами своей щедрости.
— Я постараюсь, — отвечаю тихо.
— Не мямли. — Громов двумя пальцами поправляет рукавчик моего топа и откидывает мои волосы за спину. — Выше голову. Сейчас все внимание будет на тебя. — Оставляет меня в покое, подарив глоток свежего воздуха. Первым выходит из комнаты, вздыхает, распрямляя плечи, и бросает мне: — Мы только что сосались. Сделай хотя бы смущенный вид.
Не представляя, как убедить Громовых, что я по уши влюблена в их сына-маньяка, на крошечных зачатках инстинкта самосохранения ладонями растираю себе щеки и вытягиваю губы в улыбке, которая от страха застывает на лице.
— Я тебя недооценивал, — хмыкает Антон, берет меня за руку и ведет на пир стервятников.