«Да умолкните вы все! — подумал я. — Почему никто не может вести себя тихо?»
Я схватил стакан и бросил его в стену, рядом с Мияги.
С громким звоном стакан разлетелся на осколки; в ресторане на какое-то мгновение стало тихо, но тут же все вновь зашумели. Нарусэ вытаращил на меня глаза, к нашему столу подбежала официантка. Мияги вздохнула.
И что это на меня нашло?
Я вытащил несколько купюр, положил на стол и выбежал из ресторана.
Увидев из окна автобуса старую бейсбольную площадку, я нажал на кнопку остановки, вышел и отбил триста мячей. Когда отложил биту, руки онемели и были в кровавых мозолях, с меня градом лил пот.
У автомата с напитками я купил «Покари Свэт»[10], сел на скамейку, чтобы попить, и стал наблюдать за какими-то офисными работниками, которые пришли помахать битой. Всё вокруг казалось мне окрашенным в голубоватые тона — видимо, из-за своеобразного освещения.
Я вовсе не жалел, что распрощался с Нарусэ именно таким образом. Сейчас я и сам сомневался в том, что когда-то считал его своим другом. Возможно, он мне даже не нравился, просто иметь рядом того, кто с тобой согласен, было приятно.
Нарусэ изменился, а я остался прежним.
Похоже, в конечном счёте прав именно он.
Я ушёл с площадки и отправился к станции. Едва вышел на платформу, как прибыл поезд. Вагон был заполнен школьниками. Я вдруг почувствовал себя старым и закрыл глаза, прислушиваясь к стуку колёс.
Когда доехал, уже стояла ночь. По пути домой я заглянул в супермаркет. Автомобильная стоянка была усеяна мотыльками, но они даже не шевелились. Я взял пива и закусок и встал в очередь в кассу за двумя студентами, парнем и девушкой в спортивных костюмах и сандалиях, купивших то же самое.
Дома я разогрел на сковородке мясные консервы, добавив к ним лук, и съел, запивая пивом. Когда я задумался, сколько литров можно выпить перед смертью, пиво вдруг стало ещё вкуснее.
— Эй, госпожа наблюдатель, — окликнул я Мияги. — Извини. Не знаю, что на меня тогда нашло. Иногда я прихожу в ярость и не контролирую себя.
— Да, я знаю, — ответила Мияги.
Казалось, она была напряжена. Ещё бы не напрячься, когда посреди разговора в тебя запускают стаканом.
— Я тебя не поранил?
— Нет. Извините уж.
— Слушай, мне правда жаль.
— Не стоит. Меня ведь не задело.
— Когда закончишь писать в своём журнале, выпьешь со мной?
— Вы хотите выпить вместе со мной?
Я не ожидал такого вопроса, но подумал, что лучше ответить честно:
— Да. Мне одиноко, знаешь ли.
— Понятно. Извините, но я на работе.
— Так бы сразу и сказала.
— Прошу прощения. Просто мне непонятно, почему вы меня пригласили.
— Даже мне бывает одиноко. Твои предыдущие объекты наблюдения перед смертью наверняка тоже скучали по людям.
— Не помню, — ответила Мияги.
Я опустошил все банки, принял горячий душ и, когда чистил зубы, уже чувствовал здоровую сонливость. Видимо, из-за того, что помахал битой на площадке.
Я погасил свет и забрался в футон.
Похоже, стоило взглянуть правде в глаза.
Жизнь не станет легче лишь потому, что мне скоро придётся умереть. Наверное, легко вообще только тем, кто уже умер. Я это понимал, но по-прежнему ждал особого отношения к себе, потому что в глубине души надеялся: а вдруг мир сжалится надо мной?
ГЛАВА 7
Раскопать капсулу времени
Я собрался составить завещание и вдруг понял, что не представляю себе, кто мог бы его прочитать, а без этого даже начало не складывалось. Лист бумаги, купленной в ближайшем магазине канцтоваров, так и оставался чистым. Я всё сидел перед ним, вертел в пальцах ручку и думал, что же написать. Столб за окном облепили цикады, громкий стрекот не давал мне покоя: казалось, эти насекомые шумят прямо в комнате. Я был уверен, что именно они мешают мне сосредоточиться, но, даже когда цикады улетели, на бумаге не появилось ни единого слова.
И вообще, к кому я должен обращаться в своём завещании?
Слова — средство сообщения, поэтому написанное мной должно передать людям нечто сокровенное, невидимое глазу.
Я задался вопросом, что хочу донести до адресата, и первым делом вспомнил о подруге детства Химэно. Наверно, в завещании нужно её поблагодарить и признаться ей в любви.
Я потратил час на то, чтобы аккуратно написать письмо для Химэно. Вкратце получилось что-то такое:
«Понятия не имею, как ты ко мне сейчас относишься, но я любил тебя с десяти лет, люблю и сейчас. Я дожил до двадцати лет только благодаря воспоминаниям о том времени, когда мы были вместе, и не могу больше жить, потому что невыносимо находиться в мире, где тебя нет рядом. Я понял это только перед смертью. В каком-то смысле я мёртв уже давно — с того самого дня, как мы с тобой разлучились. Прощай. Надеюсь, что твоё воспоминание обо мне десятилетнем хоть ненадолго переживёт меня».