Должно быть, на меня нашло какое-то помутнение. То ли дело в том, что жить мне оставалось три месяца, то ли мною вновь завладело отчаяние, может, спросонок напрочь отказали мозги или усталость и боль сделали своё дело. А может быть, девушка по имени Мияги приглянулась мне куда больше, чем я думал.
К чёрту всё, подумал я. Мне вдруг захотелось сделать с ней что-нибудь гнусное. Грубо говоря, взять и завалить её прямо здесь. Воспользоваться ею, чтобы снять накопившееся напряжение.
Тем самым я бы переступил черту, и совершенно очевидно, что за антисоциальное поведение меня бы тут же лишили жизни, — но, в общем-то, какая разница? Подумаешь, умру раньше на пару месяцев. Зато умру, получив то, что хотел. Ведь даже в списке предсмертных дел я указал пункт «не ограничивать себя».
Раньше я старался не воспринимать Мияги как объект подобных желаний, но теперь, позволив себе посмотреть на неё с другой точки зрения, пришёл к выводу, что на роль жертвы для выплеска моего гнева девушка подходила идеально. Почему-то рядом с Мияги я ощущал себя садистом. Она была сдержанна и невозмутима, как скала, но иногда что-то по-человечески слабое прорывалось через этот фасад, и, возможно, мне просто хотелось его сорвать. Хотелось показать ей, насколько она уязвима, несмотря на все попытки выглядеть сильной.
Я встал прямо перед Мияги, и она невольно подобралась, словно почуяв что-то неладное.
— У меня к тебе вопрос.
— Да?
— Сколько времени проходит между моментом, когда наблюдатель понимает; что объект наблюдения переступил черту, и смертью объекта?
Мияги слегка напряглась:
— Почему вы спрашиваете?
— Хочу узнать, через какое время я умру после того, как, скажем, изнасилую тебя.
Она даже не испугалась, только посмотрела на меня холодно, с презрением:
— Сообщение получат мгновенно, а на остальное уйдёт не более двадцати минут. Бежать бесполезно.
— То есть я абсолютно свободен минут десять? — тут ж спросил я.
Мияги отвела взгляд.
— Я такого не говорила, — беспомощно выдавила она.
Повисла тишина.
Странное дело, Мияги даже не попыталась убежать — просто уставилась на свои колени.
Я протянул к ней руку, ожидая, что она осыплет меня проклятиями и будет отчаянно сопротивляться, но, даже когда я коснулся обнажённого плеча, девушка ничего не предприняла, только подавленно застыла на месте.
Наверно, я грубо повалю её на спину, прижму к полу, чтобы не вырвалась, и дам волю своей похоти. Скорее всего, у неё на теле прибавится синяков или царапин, на красивой коленке появится ещё один уродливый шрам, а в почти угасших тёмных глазах станет ещё меньше света. А когда всё закончится, она посмотрит на меня и выдаст: «Довольны?»
Неужели мне хочется именно этого? Да чем я только думал?
Тут же схлынуло нервное возбуждение, на смену ему пришла опустошающая тоска.
От обречённого взгляда Мияги что-то сжалось в груди, я отпустил руку и сел рядом с девушкой.
Теперь было стыдно за собственную импульсивность.
— А твоей работе не позавидуешь, — вымолвил я. — Вон какие подонки попадаются.
— Рада, что вы поняли, — не поднимая глаз, откликнулась Мияги.
Теперь понятно, почему меня оценили в триста тысяч. Я был на волосок от того, чтобы совершить непоправимое.
— Опасная работа. Я же наверняка не один такой? Не у меня одного крыша поехала настолько, что решил выместить всю злобу на наблюдателе.
Мияги отрицательно покачала головой.
— Вообще-то вы ничего особенного не сделали. Многие заходили гораздо дальше, — сказала она, будто пытаясь оправдать мой проступок.
Я хотел спросить, что случилось с её коленом (эта рана не давала мне покоя с первой встречи), но промолчал. Попытка проявить участие после того, что я собирался натворить, вызвала бы одно раздражение.
— Почему ты делаешь эту работу? — задал я другой вопрос.
— Если вкратце: потому что вынуждена.
— Расскажи не вкратце.
Мияги в ответ удивлённо уставилась на меня:
— Я думала, вам, кроме Химэно-сан, никто не интересен.
— Тут ты ошибаешься. Вообще-то мне бы даже и в голову не пришло вытворить с тобой что-то подобное, если бы я не испытывал к тебе интереса.
— Правда? Ну спасибо.
— Если не хочешь рассказывать, не надо.
— Ну, скрывать мне, в общем-то, нечего... Я ведь говорила вам, что можно продать не только жизнь, но и время со здоровьем?
Я кивнул.
— Так вот, я продала время. Примерно тридцать лет.
Кстати, а ведь я как раз хотел узнать, что значит «продать время».