МакКензи зорко уследил, что парочка поднимается на этаж Мэри. Не в «города» же играть? Тут-то он и застанет их врасплох и в очередной раз потешит свое эго. Выжидает некоторое время. Быстро поднимается к ее номеру и стучит в дверь.
Как назло, никто не открывает. Это то, о чем он думает?
Тупость! Его никак не должно колыхать, чем именно они там занимаются, что не в состоянии открыть дверь.
А вдруг здесь пожар? Тогда что?
Ловит себя на дурацкой мысли, что она перед этим олухом в том самом шелковом халате. Чертыхнувшись себе под нос и тряхнув головой, испаряет странное видение у себя в голове.
Последствия пьянки. Не более.
Даже если искренне признаться в самых недрах своей души — ему все также по барабану. Максимум — новая она, дерзкая и толику необычная, вызывает в нем вполне очевидные мужские желания.
Но не чувства, нет.
Двигается на террасу — выкурить сигарету или опустошить стакан дерьмового алкоголя, от которого, честно говоря, скоро оскомину поймает — пока она ещё открыта для посещения, ибо ночью вход недоступен. А на диване, где днём сидел МакКензи, виднеется проклятый растрёпанный пучок.
— Гилберт… — тихо соскальзывает с его губ, словно это ругательное слово.
Шагает к ней и без «привет-пока» грубо швыряет на диван маленькую сумку.
— Забыла в квартире, — он мрачно осведомляет о том, что внутри ее кисти и краски.
А в ответ: ноль эмоций, слов, взгляда. Ничего. Та штрихует что-то в своём альбоме, не замечает Тома, будто он невидимое привидение.
Стало быть, неожиданное безразличие задевает его сильнее, чем ее привычные колючие реакции.
— Я с кем разговариваю? Сказать: «Спасибо» не хочешь?
Нет, Том, она точно этого не хочет.
Он решает уйти от этой ненормальной прочь, да только дверная ручка не отзывается. Закрыто. Сколько сейчас времени? Опоздали. Администратор на ресепшене и глух и слеп, по-видимому. Боже мой, какой олух.
— Поздравляю, тебе обеспечена незабываемая ночь с Томом МакКензи. — Блондин закатывает рукава рубашки повыше и опускается на стул у барной стойки. Достаёт бутылку и плескает виски в стакан. — Молчание — знак согласия, Гилберт?
Будничным шагом прогуливается до прозрачных перил под звук скребущего по бумаге карандаша, опирается на стекло руками и видит сквозь полумрак скошенные крыши домов. Внизу ярко горят фонари, освещают безлюдный бульвар, а вдалеке мерцает Эйфелева башня разными бликами.
Сказка, да и только!
Так и прошёл час, за который можно было бы обдумать моменты своей жизни. Или, может, что-то актуальнее? Устав от игры в молчанку, МакКензи примостился на диван, но поодаль от Мэри.
— Не веди себя, как маленькая. Уже смешно. — Он делает глоток виски из вновь наполненного бокала и цепляется взглядом за наброски города в ее альбоме. — Тебе же интересно, зачем ты рисовала мне ту картину?
Не то слово, как! Но она кремень! Что просил, то и получи, МакКензи!
— Рассказать?
Она тихо-тихо дышит, изредка высовывает кончик языка или покусывает костяшку своего пальца — так глубоко нырнула в процесс. Поджимает ноги под себя. Поправляет смешной пучок с кисточкой в волосах. И со стороны кажется, будто она не здесь, не рядом с тем, кто недавно выворачивал ее сердце и тонкую душу, в надежде, как ей причудилось, что-то найти.
Хрупкая, маленькая, беззащитная. Как пушистый котёнок.
В то же время сильная, стойка, наглая, даже в образе ангела! Как кисло-сладкая долька апельсина. Горчит, сводит язык, но во рту обязательно раскроется сахаром.
— Жесть! — МакКензи подрывается с места, как ошпаренный. Больше не выдерживает на своих плечах ее будоражащее спокойствие. — Реально чокнутая, сиди тут одна! — прикрикивает и уходит в другую часть террасы.
Поиграть с ним решила? За кого его принимает? За вечно бегающего мальчика, как собачонка на поводу? Оборачивает его же браваду против него. МакКензи так и подумал.
Когда рассвет тонкими лучами лип к городу, пробуждал всех жителей, замочная скважина тихо повернулась.
Гилберт, как ни в чем не бывало, сладко потягивается, разминает задубевшие от длинной ночи и неудобного положения мышцы ног. Легко и изящно встаёт с дивана, не забыв взять с собой сумку с кистями и альбом. Плавно подходит к барной стойке и отхлёбывает с горла бутылки, начатой Томом. А после — шлепает с террасы, показав ему свой средний палец и каменное выражение лица.
Шах и Мат, МакКензи!
Подстрелен, ранен, убит. Вот невыносимая бестия!