– Прекрасно. Мама здорова?
– Да, она в своей комнате. Позвать ее?
– Нет-нет, я поговорю с ней в другой раз, – сказала Пери и добавила: – Я очень по тебе скучаю.
– Ох, птичка моя, ты меня до слез доведешь.
– Мне так жаль, что я не смогла с вами встретить Новый год!
– Ладно тебе, кому вообще нужны эти праздники? – успокоил ее Менсур. – Твоя мама сожгла плов и пережарила индейку. Так что мы ели горелый рис и пересушенное мясо. Потом играли в лото. Твоя мама победила. Она клялась, что не жульничала, но разве ей можно верить? Да, совсем забыл. Еще мы смотрели танец живота по телевизору. Ну, то есть я смотрел. Вот и все.
Пери догадывалась, о чем умолчал отец. Можно не сомневаться: муж, опрокидывающий рюмку за рюмкой, и полуобнаженные танцовщицы, трясущие бедрами на экране телевизора, привели Сельму в ярость. Уж конечно, этот Новый год, как и все предыдущие, не обошелся без скандала между родителями.
Словно прочтя ее мысли, Менсур сказал:
– Я, разумеется, немного выпил. Так ведь и повод был, разве нет? Знаешь, говорят, как встретишь Новый год, так его и проведешь. – (У Пери упало сердце.) – Не переживай, что не смогла приехать. Мы еще много раз встретим с тобой Новый год. Сейчас самое главное – твое образование.
Образование… Не университетский диплом, не будущая профессия, а именно образование. Слово, имеющее почти сакральное значение для бесчисленного множества родителей, в свое время не имевших возможности учиться, но свято верящих в то, что образование и есть главный залог жизненного успеха.
– А как брат? – спросила Пери.
Уточнять, который из двоих, она не стала. Отец знал, что она имеет в виду Хакана, так как об Умуте они говорили очень редко и всегда другим тоном.
– Хорошо. Ребенка ждут.
– Правда?
– Да. – В голосе Менсура послышалась гордость. – Мальчик.
С той ужасной ночи в больнице прошло больше года, но Пери помнила ее с мучительной ясностью. Запах дезинфекции, облупившаяся зеленая краска на стенах, свежие ссадины от ногтей на ладонях невесты. А теперь Ферида ждет ребенка. В голове Пери эхом отдались слова матери: «Многие браки строятся и на более шатком фундаменте».
– Я бы так не смогла, – пробормотала она.
– Чего не смогла? – не понял отец.
– Выйти замуж за человека, который меня не уважает.
Менсур фыркнул, подавив то ли смех, то ли тяжкий вздох.
– Помни, мы с матерью очень любим тебя, – произнес он и запнулся, словно удивившись этому неожиданному для самого себя «мы». – И мы всегда поддержим тебя во всем, лишь бы ты была счастлива.
Пери почувствовала, как на глазах выступили слезы. Сострадание всегда делало ее более уязвимой, чем откровенная враждебность.
– Что с тобой, душа моя? Ты плачешь?
Пери не стала отвечать.
– Но, Баба, что, если… настанет день, когда тебе будет стыдно за меня? – спросила она. – Вдруг когда-нибудь ты не захочешь меня знать?
– Что бы ни случилось, я не отрекусь от своей дочери, – сказал Менсур. – Конечно, только если ты не приведешь мне в зятья какого-нибудь бородатого имама. Этого я не вынесу! И может быть, тебе не стоит встречаться с кем-то из этих лохматых музыкантов с наколками на бицепсах? Как там их называют? А, вспомнил – металлистами. Нет, я-то ничего против не имею, но вот твою маму это сведет с ума. Так что, кроме имама и рок-музыканта, у тебя еще куча вариантов.
Пери рассмеялась. Ей вспомнились их счастливые вечера перед телевизором, как он учил ее свистеть, выдувать пузыри из жевательной резинки и щелкать подсоленные семечки подсолнуха, ловко раскусывая кожуру передними зубами.
– Признайся, кто этот счастливый юноша? – спросил Менсур.
Слово «юноша» резануло ее. Разумеется, отец не сомневался, что она может полюбить только молодого человека примерно своего возраста.
– Обычный студент. У нас с ним ничего серьезного. Для серьезных отношений я слишком молода.
– Правильно, Периким. – В голосе отца послышалось облегчение. – Выйти замуж ты еще успеешь. А сейчас старайся учиться как можно лучше.
– Я стараюсь, Баба.
– Да, и не говори матери ничего про этого своего… студента. Не надо ее волновать.
– Конечно, я ничего ей не скажу.
Повесив трубку, Пери бегала еще целый час. Подошвы кроссовок скользили по обледенелой мостовой, но она упорно продолжала пробежку. В свою комнату она вернулась чуть живая от усталости. Все мускулы ныли, в боку кололо, в горле саднило, – похоже, начинался грипп. Приняв душ, она повалилась в постель и сразу же уснула, но и во сне продолжала бежать, сжимая в руке записку, оставленную Ширин.