В особняке на берегу моря гости, возвращаясь в столовую, сообщали тем, кто никуда не уходил:
– Пятеро убитых, пятнадцать раненых.
– Цифры еще могут увеличиться. Несколько раненых в критическом состоянии, – заметил журналист, успевший позвонить в редакцию.
С той же непринужденностью, с какой они передавали друг другу тарелки с закусками за обеденным столом, теперь они обменивались подробностями кровавой катастрофы и смаковали их. Преувеличения никого не смущали, не говоря уже о том, что рассказ о трагедии повторялся снова и снова. Чем больше они делились страшной новостью, тем менее реальной она им казалась. Трагедия становилась товаром, предназначенным к потреблению – коллективному и индивидуальному.
Подруга журналиста, набрав в грудь побольше воздуха, выпалила:
– Значит, так. Они делали бомбу у себя в квартире. Только представьте: собирали ее по частям, как какой-нибудь дьявольский конструктор лего. И сработал детонатор. Хорошая новость: террористы погибли на месте. Плохая новость: их сосед с верхнего этажа тоже погиб. Учитель на пенсии.
– Может, географию преподавал… Бедняга, – произнес хозяин дома. – Вот ведь судьба… Наверное, был уважаемым человеком, учил детей уму-разуму, ходил в поношенных костюмах. Всю жизнь работал как про́клятый. Вышел на пенсию, думал отдохнуть наконец от борьбы с малолетними балбесами. А тут в квартире ниже этажом селятся террористы и начинают бомбы мастерить. Бумс! Учителю конец. Рассказывал детям о пойменных озерах и столичных городах, а тут такая гребаная география терроризма под боком!
Прошло несколько мгновений, прежде чем разговор возобновился.
– О террористах что-нибудь известно? – спросила владелица рекламного агентства. – Кто они, марксисты? Курдские сепаратисты? Исламисты?
– Какой богатый выбор! – усмехнулся архитектор.
Пери услышала, как муж ее тихонько откашлялся.
– Ужасен не только терроризм и его последствия, – сказал он. – Ужасно то, что мы легко привыкаем к подобным трагедиям. Завтра об этом несчастном учителе будет говорить весь город. А через неделю о нем все забудут.
Пери опустила глаза. Печаль, которой были наполнены слова мужа, пронзила ей сердце и осталась там, слово уголек, тлеющий в золе потухшего костра.
Лицо другого
Оксфорд, 2002 год
У ворот их ждало такси. Некоторое время они ехали молча, пока Пери не нарушила тишину и не чихнула.
– Будь здорова, Мышка!
– Спасибо… Поверить не могу, что я все-таки решилась переехать с тобой! – вздохнула Пери и устремила взгляд в окно, за которым мелькали городские улицы.
Несмотря на ее протесты, Ширин продолжала искать дом. Ей даже удалось получить разрешение от руководства колледжа на их переезд в середине учебного года. С ее неукротимой энергией поиски не заняли много времени. Как усердная пчела, перелетающая с цветка на цветок, она внесла залог и арендную плату за первый месяц и наняла машину для перевозки их скромных пожитков. К тому же организовала все так безупречно и бесповоротно, что, когда настал день переезда, Пери осталось лишь взять пальто и выйти вместе с ней на улицу.
– Расслабься! – усмехнулась Ширин. – Нам будет весело. Втроем.
У Пери перехватило дыхание.
– Втроем? И кто третий?
Ширин извлекла из сумочки пудреницу, открыла ее и пристально взглянула в зеркало, словно, прежде чем ответить, хотела придать лицу подобающее выражение.
– С нами будет жить Мона.
– Вот как? И ты говоришь мне об этом только сейчас?
– Ну, в доме всегда лучше жить втроем, а не вдвоем.
Ширин усмехнулась, словно сама не слишком верила собственным словам.
– Ты должна была сказать мне раньше, – покачала головой Пери.
– Прости, забыла. Столько хлопот. Эй, да в чем дело-то? – Ее голос смягчился. – Мне казалось, Мона тебе нравится.
– Мне-то нравится, а вот ты с ней не уживешься.
– Ну и ладно, – пожала плечами Ширин. – Мне нужны испытания и трудности.
– Что ты имеешь в виду?
Если у Ширин и было объяснение, она не торопилась его озвучивать. Машина остановилась у крыльца дома в Джерико в ряду таких же викторианских домов, с эркерными окнами на первом этаже, высокими потолками и маленьким садиком с задней стороны.
Мона ждала их на ступенях в окружении сумок и коробок с вещами. Махнув им рукой, она спустилась вниз; лицо ее выдавало волнение. Пери сразу поняла, что Мона, как и она сама, уступила натиску Ширин.
– Привет, Мона! – расплатившись с водителем, крикнула Ширин.
Все трое смущенно топтались перед входом, обмениваясь улыбками и приветствиями. На фоне архитектурной гармонии улицы их очевидное несходство было еще заметнее: длинное темно-коричневое пальто и бежевый хиджаб Моны, джинсы и синий плащ Пери, яркий макияж, короткое черное платье и сапоги на высоком каблуке Ширин.