Ширин возмущенно фыркнула:
– Не понимаю, почему кто-то должен быть недосягаем для критического анализа! Не забывай, мы студенты университета!
– Потому что ты называешь критическим анализом идиотские выдумки, – отчеканила Мона. – Потому что ты пристрастна, а твои знания сомнительны. Нельзя судить о седьмом веке через призму двадцать первого!
– Можно, если седьмой век пытается управлять двадцать первым!
– Мне тебя жаль, – вздохнула Мона. – Мы обе мусульманки, но я этим горжусь, а ты ненавидишь себя за это.
– Знакомая песня. – Ширин сморщилась, словно глотнув уксуса. – Никогда не понимала людей, которые гордятся тем, что они американцы, арабы или русские, христиане, иудеи или мусульмане! Как я могу гордиться принадлежностью к религии или нации, которую не выбирала? Это все равно что я буду гордиться ростом пять футов девять дюймов. Или своим горбатым носом. Моей заслуги тут нет, это все генетика!
– Однако своим атеизмом ты явно гордишься, – заметила Мона.
– Ну, раньше я действительно была воинствующей атеисткой… Теперь уже нет, спасибо профессору Азуру, – добавила Ширин, слегка наигранно поклонившись. – Но я свой скептицизм выстрадала. Я вложила в него не только разум и душу, но и немало мужества. Я освободилась от толп и конгрегаций! И далось мне это очень нелегко, уж поверь. Так что да – я горжусь своим путем.
– Ну и гордись! Гордись тем, что презираешь свою культуру. Презираешь… меня. Я знаю, что ты обо мне думаешь: или я безнадежная тупица, или мне хорошенько промыли мозги. Отсталая. Невежественная. Одурманенная. Но, в отличие от тебя, я изучала Коран. И я знаю, что эта книга полна мудрости и поэзии. Я изучала жизнь Пророка. Чем больше я о нем читала, тем сильнее восхищалась им. Моя вера дает мне силу, душевный покой и надежду. И я ни за что не соглашусь поменяться с тобой местами.
С этими словами Мона вскочила и решительно затопала по лестнице в свою комнату. Когда она поднималась, ступеньки скрипели, словно изнемогая под грузом обуревавших ее эмоций.
Ширин взяла свой пустой бокал и со всего размаху запустила им об стену. Осколки дождем посыпались на пол, словно грустное конфетти. Пери вздрогнула, но потом сразу же встала, чтобы убрать стекло.
– Не дергайся! – остановила ее Ширин. – Сама напакостила, сама и уберу.
– Хорошо, – кивнула Пери.
Она не сомневалась, что Ширин соберет только крупные осколки, а маленькие, застрявшие между половицами, останутся и непременно порежут кому-нибудь ногу.
– Я пойду в свою комнату.
– Спокойной ночи, Мышка! – вздохнула Ширин.
Пери прошла несколько шагов, но потом почему-то остановилась. Что-то заставило ее обернуться, и тогда она увидела, что Ширин внезапно растеряла всю свою браваду.
– Он предупреждал, что будет нелегко, – пробормотала Ширин, думая, что ее никто не слышит.
– Кто предупреждал? – спросила Пери.
Ширин подняла голову и растерянно заморгала.
– Так, ерунда. – В ее голосе слышалась непривычная усталость. – Слушай, давай потом поговорим, хорошо? Сейчас я хочу ванну принять. Тяжелый денек выдался.
Пери не спалось. Она спустилась на кухню, снова села за стол и налила себе вина, пытаясь собраться с мыслями. Неужели ей только что, совершенно случайно, стала известна какая-то тайна? Оброненные Ширин слова никак не выходили у нее из головы. Чутье подсказывало ей, что за настойчивым стремлением подруги поселить их всех под одной крышей скрывается какой-то виртуозный манипулятор. И имя его: Азур.
Ей вспомнился фрагмент одной из его ранних книг. Там он утверждал, что непримиримых оппонентов, не способных достичь согласия по каким-то важным вопросам, следует оставить на время в замкнутом пространстве, где им волей-неволей придется смотреть друг другу в глаза. Расиста надо поместить в одну тюремную камеру с темнокожим, владельца химического завода – с защитником окружающей среды, любителя поохотиться в джунглях – с активистом общества охраны животных. Когда Пери читала эти строки, она не придала им особого значения, и только сейчас их смысл открылся ей по-настоящему. Против своей воли она стала участницей некой игры, научного эксперимента, необходимого для доказательства абстрактной идеи.
В смятении она поднялась наверх. Дверь в комнату Моны была плотно закрыта. Из ванной комнаты в дальнем конце коридора доносился шум льющейся воды. Ширин, плескаясь в ванной, мурлыкала какую-то мелодию, показавшуюся Пери смутно знакомой.
Пери на цыпочках вошла в комнату подруги. Повсюду стояли картонные коробки. Разбирать вещи Ширин, похоже, едва начала. На самой большой коробке крупными буквами было написано: «КНИГИ». Коробка была открыта, несколько книг – по-видимому, имевших для Ширин особую ценность – уже стояли на полке.