Гостиную и кухню разделял небольшой коридор с огромным зеркалом на одной из стен. Пери стояла в этом узком проходе, сжимая телефон так крепко, словно боялась, что его могут отнять. Каждый раз, когда кто-нибудь из слуг входил или выходил через дверь в кухню, она видела повара. Он рубил чеснок так быстро, что казалось, нож отплясывает на деревянной доске фанданго. Вид у него был усталый и недовольный. После того как он приготовил уйму изысканных кушаний, его попросили сварить суп из рубца – верное средство от похмелья, в лучших стамбульских традициях.
Пери видела, как повар что-то сказал вполголоса своему помощнику, и тот покатился со смеху. Наверняка они слышали все разговоры, которые велись за столом, и комментировали их, потешаясь над гостями. Дверь закрылась, отгородив ее от колоритного мира кухни. Как только Пери осталась в коридоре одна, ею тут же овладело до боли знакомое чувство ужаса. Совершить то, что она долго откладывала, было так же страшно, как с головой окунуться в холодную воду. Она знала: стоит позволить себе еще несколько секунд колебаний, и нерешительность вновь одержит над ней верх. Трясущимися пальцами она набрала номер Ширин. Трубку взяли после первого гудка.
– Привет, Ширин… Это Пери.
Ширин шумно вздохнула:
– Да, я тебя узнала.
Ее голос ничуть не изменился. Он по-прежнему был звучным, уверенным, чуть резковатым.
– Прошло столько времени, – пробормотала Пери.
– Я ушам своим не поверила, когда услышала твое сообщение, – донесся из трубки голос Ширин. – Забавно, я столько раз представляла наш с тобой разговор… – добавила она уже мягче. – Придумывала, что скажу, если ты позвонишь. А вот теперь…
– И что ты собиралась мне сказать? – спросила Пери, переместив телефон к другому уху.
– Поверь, тебе лучше об этом не знать, – ответила Ширин. – Почему ты не позвонила раньше?
– Боялась, ты все еще на меня сердишься.
– Еще как сердилась! До сих пор не могу понять, как ты могла такое выкинуть. Все бросить… и так поступить с ним. Даже прощения у него не попросила.
– Мы с ним заключили соглашение, – с трудом выговорила Пери. Слова, хрупкие и ломкие, как льдинки, казалось, царапали ей горло. – Он взял с меня обещание никогда перед ним не извиняться. Что бы ни случилось.
– Бред какой-то.
Пери судорожно сглотнула:
– Конечно бред. Но я была тогда слишком молодой.
– И слишком ревнивой!
– Да, – кивнула Пери, хотя Ширин не могла ее видеть. – И слишком ревнивой.
Дверь в кухню вновь открылась, пропустив горничную с полным подносом дымящихся тарелок. В нос Пери ударил сильный запах чеснока и уксуса.
– Где ты сейчас? – донеслось из трубки.
– На званом ужине в одном особняке у моря. Шикарные платья, дизайнерские сумки, толстенные сигары, шоколадные трюфели… Все, что ты ненавидишь. – (Ширин рассмеялась.) – Сегодня у меня был такой странный день, – сказала Пери. Слова вдруг перестали застревать у нее в горле, теперь они лились свободным потоком. – Сначала меня ограбили. Потом я чуть не убила одного бродягу. – О том, что бродяга пытался ее изнасиловать, она промолчала, хотя и знала: случись такое с Ширин, та стесняться бы не стала. Они всегда были разными, такими и остались. – Так вот, этот тип вытряхнул из моего бумажника нашу фотографию оксфордских времен.
– Ты носишь в бумажнике нашу фотографию? – удивилась Ширин. – Какую именно?
– Помнишь, мы снимались зимой напротив библиотеки? Ты, Мона, я и… профессор Азур. – Не дав Ширин вставить слово, Пери выпалила: – Все эти годы я внушала себе, что Оксфорд остался в прошлом. Но я себя обманывала.
– Я так и не поняла, почему ты бросила учебу. Тебе было так много дано.
– Все меняется, – вздохнула Пери. – Сейчас я жена и мать. – Она помолчала и добавила: – А еще домохозяйка и попечитель благотворительного фонда. Устраиваю званые обеды для босса своего мужа. В общем, я в точности такая женщина, какой всегда боялась стать. Современная версия собственной матери. И знаешь что? Мне это нравится – по крайней мере, бо́льшую часть времени.
– Ты там что, выпила? – спросила Ширин.
– Больше, чем нужно.