Резкий стук в дверь вывел его из задумчивости.
– Входите, пожалуйста.
В кабинет вошел Азур. Он был в щегольском бархатном пиджаке темно-красного цвета, под которым виднелась водолазка чуть более светлого оттенка. Волосы, по обыкновению, пребывали в умышленном беспорядке.
– Доброе утро, Лео. Давно не встречались.
– Рад тебя видеть, Азур, – сказал ректор приветливо, хотя голос звучал немного напряженно. – В самом деле давно. Я как раз собирался выпить чая. Может, составишь компанию? Или лучше… который сейчас час… по бокальчику шерри?
Азур никак не мог привыкнуть к привычке оксфордских преподавателей пить шерри по утрам, но чувствовал, что в это утро немного алкоголя будет кстати и для него, и для ректора.
– Конечно. Почему нет?
Через несколько секунд появился другой смотритель, еще более древний, чем первый, – с каменным выражением лица и сгорбленной за долгие годы службы спиной. Он казался такой же неотъемлемой частью колледжа, как старинные портреты на стенах и готические дубовые стулья у окна, и едва ли кто-нибудь мог припомнить время, когда его здесь не было.
Они молча наблюдали, как смотритель ставит на стол поднос с серебряным графином, хрустальными бокалами и блюдом с соленым миндалем, как удручающе медленно наливает шерри трясущейся рукой, спрятав вторую руку за спину.
– Прочел твое недавнее интервью в «Таймс», – сказал ректор, когда они остались одни. – Просто отлично.
– Спасибо, Лео.
Повисло неловкое молчание.
– Ты знаешь, как высоко я тебя ценю, – наконец заговорил ректор. – Нам очень повезло, что ты с нами. И я очень любил Аниссу.
– Спасибо, но ты ведь пригласил меня не затем, чтобы поговорить о моей покойной жене. Я знаю тебя достаточно давно и вижу, когда ты чем-то огорчен. Рассказывай, что стряслось.
Ректор принялся сосредоточенно перебирать пачки стикеров на столе, которые он перед этим скрупулезно разложил по цветам – розовые к розовым, желтые к желтым, оранжевые к оранжевым.
– На тебя поступают жалобы, – пробормотал он, не поднимая глаз.
Азур пристально смотрел на своего собеседника. Седина на висках, глубокие морщины на лбу, нервно подергивающиеся уголки рта. Финансовый чиновник до мозга костей – каким он был, таким и остался.
– Можешь не деликатничать, – сказал Азур.
– Я и не собирался, не надейся. Тебя часто критикуют из-за твоих взглядов и твоих методов преподавания… То есть ты, конечно, очень популярен, но далеко не у всех, и тебе это хорошо известно… Я, со своей стороны, всегда поддерживал тебя.
– Знаю, – с невозмутимым видом проронил Азур.
Ректор уже возвел на своем столе небольшую башню из стикеров.
– Да, я всегда становился на твою сторону, потому что верил в твою профессиональную добросовестность, уважал твою преданность науке и объективность. – Ректор тяжело вздохнул. – Объясни, ради бога, зачем ты настраиваешь против себя людей?
Ректор устал от устных и письменных жалоб заплаканных студентов-бакалавров, в которых они обвиняли профессора Азура в том, что он применяет слишком жесткие методы, публично унижает студентов, давит на них, выставляет на посмешище их слабые стороны, намеренно идет на конфликт, оскорбляет их.
– Студенты жалуются, что ты их оскорбляешь, – сказал он вслух.
– Они не должны чувствовать себя оскорбленными по всякому поводу, – заявил Азур. – У нас здесь университет, а не детский сад. Пора повзрослеть. Никто не будет с ними нянчиться и менять им памперсы всю жизнь. Надо научиться отражать удары. Их будет немало.
– Согласен, но это не твоя работа.
– Я так не думаю.
– Твоя работа – преподавать философию.
– Вот именно!
– По учебникам.
– Философию жизни.
Ректор в очередной раз издал тяжкий вздох.
– Так не может больше продолжаться. Жалоб слишком много. – Он вдруг резким движением разрушил башню из стикеров. – К тому же есть еще одно обстоятельство… важное.
– Какое же?
– Студентки.
Слово повисло в воздухе, не желая растворяться.
– К нам поступили сведения, что ты… что твои отношения с некоторыми студентками выходят за рамки академических…
– Разве это кого-нибудь касается? До тех пор, пока я никого не принуждаю… или не принуждают меня.
– Довольно шаткая позиция с этической точки зрения, – покачал головой ректор.
– Скажи, речь идет о Ширин? Ты же знаешь, она больше не моя студентка.