Воссоздавая образ Марии, начнем с заслуживающей особого внимания истории отношений Софьи Андреевны к своим детям. Жена Льва Толстого, безусловно, была одарена талантом любить своих детей. Как отметила старшая дочь Татьяна, ее мать «до сумасшествия, до боли» любила их. Софья Толстая тяжело пережила смерть четверых детей, постигшую их еще в малолетстве. Ее материнская любовь была безоглядно обращена к сыновьям: Сергею, Илье, Льву, Андрею, Михаилу и Ванечке. Из трех дочерей Татьяна была ее любимицей, а с годами – подругой. В конце жизни Софья Андреевна уверовала, что больше всех на свете она любила свою Танечку. Старшая же дочь ровно и в равной мере любила как мать, так и отца. С Машей дело обстояло уже не так просто.
К средней дочери Марии мать испытывала какое-то очень сложное чувство любви и нелюбви, жалости и ревности, вины и раздражения. Софья Андреевна раз за разом выхаживала физически слабенькую маленькую девочку, болезненно привязываясь к ней. Годы спустя упоминание имени повзрослевшей Маши чаще всего сопровождалось в дневнике матери эпитетом «жалкая», там встречаются такие записи, как: «Моя Маша жалка своей худобой и грустью»[74]. Речь в этой пометке шла о девятнадцатилетней дочери, в то время Мария уже стала для своего отца близким другом.
Но что же означает определение «жалкая» в устах матери? Прежде всего – невозможность гордиться, любоваться и восхищаться Машей, как это было с жизнерадостной, талантливой и всеми любимой Таней. В старшей дочери Софья Андреевна словно проживала еще одну собственную жизнь, на этот раз легко и артистично осуществляя в самой себе самое лучшее. Мечта как будто претворялась в реальность. С Машей же было нечто иное: молодая мать болезненного ребенка не могла не ощутить собственную уязвимость и неотступное, тревожное чувство какой-то вины, познала неизвестные ей прежде переживания любви-раздражения, любви-жалости. С повзрослевшей дочерью Марией Софья Андреевна уже не связывала, как с Татьяной, надежду на блестящую партию. И она же испытывала ревность к Марии, ставшей со временем духовным другом отца – Льва Толстого. Раздражение дочерью Софья Андреевна распространяла и на мужа. Так, во время подготовки к экзамену Маша огорчала мать своим поведением, и та сообщила ему: Маша «все так же скрытна, неуловима и бледна, не ест мясо и очень меня этим сердит»[75]. Толстой и его дочери Таня и Маша были вегетарианцами, упрек в физической слабости последней Софья Андреевна косвенно адресовала мужу. В целом же ей казалось, что она недолюбливает Машу. И эта непростая ситуация, по всей видимости, тревожила саму Софью Андреевну.
Вместе с тем отношение матери к средней дочери не было однозначным, Софья Андреевна, к примеру, с сердечной благодарностью вспоминала о Маше, с готовностью берущей на себя заботу о ближнем. Как-то пятилетняя Саша серьезно заболела, подозревали скарлатину, поэтому ее с гувернанткой отделили от других, и, как заметила Софья Андреевна, «всегда готовая на самоотверженность, наша милая Маша поселилась тоже с ними внизу, где все три умели все-таки часто весело смеяться и не скучать»[76].
Л. Н. Толстой и С. А. Толстая с детьми: Татьяной, Ильей, Львом, Андрюшей, Мишей, Сергеем, Алешей и Марией. 1884
Софья Андреевна боялась замужества дочерей, не желая расставаться с ними. Вспоминая о свадьбе племянницы Маши Кузминской, она так передала свое тогдашнее душевное состояние: «…и свое прошедшее переживала, и ее будущее, и возможность расстаться с Таней и даже Машей, которая всегда мне жалка и перед которой всегда чувствую себя виновной в недостаточной любви»[77].
Графиня остро переживала за свою двадцатишестилетнюю дочь, тяжело заболевшую в августе 1897 года брюшным тифом: «13 августа. У Маши все жар, с утра и до вечера более 40 градусов. Так ее жаль, бедную, и какое бессилие перед строгим течением и упорством этой ужасной болезни. Я никогда прежде не видала такого тифа. 〈…〉 Все тяжелее и тяжелее жизнь. Маше все плохо. Сегодня я встала совершенно шальная, до 5 часов утра, всю ночь я простояла над ней в ужасе. Она страшно бредила, и так все утро продолжалось. В 5 часов утра я ушла к себе и не могла заснуть»[78]. Мария справилась с болезнью, в конце сентября она отправилась с мужем в Крым, Софья Андреевна, простившись с ними, записала: «Страх смерти Маши во время ее болезни меня к ней привязал»[79]. Мать испытывала трогательное чувство по отношению к своей беременной дочери: «Маша бедненькая бледна, худа и тиха; такая на вид нежная, и я в душе умилялась на нее и любила ее очень, глядя на нее»[80]. Мария – жалкая еще и потому, что мать жалела ее.