Брет показал ей сверток вырезок, и она почувствовала себя как мечтательница, чей повторяющийся кошмар неожиданно и невероятно стал частью реального мира. Она посмотрела ему в лицо и с дрожью подумала о том, что могут скрывать эти остановившиеся глаза.
Он испытывал глубокое чувство жалости к своей погибшей жене и гложущий стыд. Он подвел Лоррейн и в жизни, и в смерти. При жизни обрек ее на изнасилование и убийство. После смерти забыл о ее существовании, девять месяцев провел уютно и удовлетворенно в животном мире без памяти, предаваясь детским мечтаниям о счастье с другой женщиной. Но непоправимое прошлое, более роковое, чем любое предопределенное будущее, которое не может измениться и обязательно наступит, — это прошлое неожиданно навалилось на него из-за угла.
— Это случилось, как здесь описано? — Указательным пальцем правой руки он постучал по газетным вырезкам, которые держал в левой руке. Она взяла их и посмотрела на них, но была так расстроена, что не могла ничего прочитать, кроме заголовков.
— Да. Разве ты...
— Можешь меня не спрашивать, вспомнил ли я. Я не вспомнил. Возможно, никогда и не вспомню. Последнее, что помню, — это полет в Сан-Франциско и посадка утром в Аламеде. Человек, который убил ее, еще не пойман?
— Нет. Я в контакте с полицией. Они нисколько не продвинулись с тех пор. Брет?
— Да?
— Не лучше ли будет, если ты перестанешь об этом думать? Я очень жалею, что Клифтер дал тебе эти бумаги. Я не должна была передавать их ему. Надо было их давно уничтожить.
— Он оказал мне хорошую услугу. Гораздо лучшую, чем вы с Райтом, державшие меня в тупом неведении.
— Но все это уже стало прошлым, Брет. Оно не может изменить настоящее. Нам просто не повезло, что это случилось, и мы тут ничего не можем поделать.
— Это произошло с моей женой, — сказал он холодно. — Нас это почти не затронуло.
— Я сожгу эти мерзкие бумажки. — Она отыскала зажигалку в сумочке и поднесла пламя к краю газетных вырезок.
Он выбил зажигалку из ее рук и отобрал вырезки.
— Как ты смеешь! — закричала она. — Мне не нравится рукоприкладство, Брет. — Она немедленно подавила свою злость и сказала обычным голосом: — Ты мог бы поднять мою зажигалку и дать мне прикурить.
— Извини, я поступил грубо.
— Забудем об этом. — Она взяла прикуренную сигарету, которую он ей подал в знак примирения. — Впрочем, я не понимаю, почему ты помешал мне сжечь их.
— Там приводятся некоторые фамилии, которые я хочу...
— Уж не собираешься ли ты обратиться в полицию? — Она старалась не повышать голоса и оставаться спокойной, но ужас, как маленький свисток в глубине горла, поднял высоту ее тона. — Еще несколько месяцев назад я просмотрела вырезки вместе с ними, но это ничего не дало.
— Вряд ли от полиции будет большая польза. Я подумал, что мне стоит посмотреть на этого бармена Роллинза. Он мог бы кое-что рассказать.
— Роллинза?
— Который был среди свидетелей на дознании.
Он ловко перебрал вырезки, как будто уже запомнил, в какой последовательности они лежали.
— Вот. — Он показал на абзац в конце колонки. "Согласно показаниям Джеймса П. Роллинза, бармена из закусочной в центре города и знакомого убитой девушки, Лоррейн Тейлор ушла из кафе «Золотой закат» одна. «Она была одна и слегка навеселе, переборщила с выпивкой, — так выразился Роллинз. — Я предложил вызвать ей такси, но она сказала, чтобы я не беспокоился. Я подумал, что она и сама доберется».
— Он сказал, что она ушла одна? — Свисток в горле Паулы издал диссонирующий звук. — Что же еще он может тебе сказать?
— Возможно, ничего, но я хочу с ним поговорить. Разве тебе не понятно? Я даже не знаю, кто были ее друзья. Я должен попытаться понять, что же случилось.
— Но что ты собираешься предпринять? Тут ничего нельзя сделать.
— Я должен сам в этом убедиться. Если найду мужчину, который был с ней...
— Уж не ревнуешь ли ты умершую женщину, Брет?
— Можно подумать, что ты сама ее ревнуешь.
Паула завела машину и снова выехала на автостраду. Было трудно смотреть на дорогу сквозь слезы, которые навернулись на глаза то ли от ветра, то ли от неожиданно возникшего чувства отчаяния. Настоящее и будущее опять ускользали от нее, и она сама была в этом виновата. Паула осуждала себя за глупость и слабость.
Они молча катили среди зеленых долин и голых холмов, мимо безукоризненно чистых пляжей из белого песка и вышек нефтедобывающего района Лонг-Бич. Прошлое неслось за ними, как трейлер, такое же реальное, как гудение и несусветная неразбериха пригородов Лос-Анджелеса. Паула страстно хотела оказаться в таком городе, где смогла бы укрыться, отделаться от преследовавшего их прошлого, забыть даже о будущем. Но оглушающая темнота Лос-Анджелеса превратилась в символ ее одиночества.
Именно чувство одиночества заставило ее наконец заговорить, с трудом подавляя дрожь в голосе:
— Ты, конечно, не подумав сказал, что, может быть, не пойдешь на прием к доктору Клифтеру?
— Разве?
Она сняла одну руку с руля и дотронулась до его руки.
— Думаю, тебе не следует принимать каких-либо решений, когда у тебя депрессия.
— У меня есть основания для депрессии. Я не освобожусь от нее, ведя глупую болтовню о своих детских воспоминаниях. Я должен что-то сделать в реальном мире, где начались мои неприятности.
— Сделать?
— Мою жену убили. Видит Господь, наша женитьба значила немного, но я все же чем-то ей обязан. Самое меньшее, что я могу для нее сделать, — найти убийцу.
Бетонное полотно дороги зарябило у Паулы в глазах, второй раз за этот день она почувствовала, что не в состоянии управлять машиной. Они уже проехали значительную часть бульвара, поэтому было нетрудно найти парковку. Она выключила мотор и прислонилась к плечу Брета, ослабев от усталости и неприкаянности.
— Ты знаешь, что недостаточно здоров для такого дела. Тебя отпустили из госпиталя при условии, что ты будешь под присмотром доктора Клифтера.
— Я не успокоюсь, пока не отыщу человека, который убил ее. Тебе это кажется бессмысленным, правда? А мне кажется никчемной трата времени на рассказы психоаналитику своих снов и мечтаний вместо того, чтобы разделаться с бедой у ее истоков.
— Ты уверен, что истоки в этом? Даже если и так, дела не поправишь. Ты должен примириться с этим.
Прищурившись, он с сомнением посмотрел на нее.
— Почему ты в этом так уверена?
— Полиция уже потратила много месяцев на расследование. Ты ничего не сможешь сделать один. Я не позволю тебе зарываться в прошлое...
— Ты говоришь так, будто чего-то боишься.
— Действительно, я боюсь.
Она прижалась лицом к упругим мышцам его руки. Даже в момент сомнений и отчуждения она испытывала подспудную гордость за его силу и признательность за то, что он вернулся к ней с войны физически целым.
— Не буду больше с тобой спорить, — заявил он. — Дай мне ключ от багажника.
— Но ты же едешь сейчас ко мне? Я попросила миссис Робертс приготовить ужин к семи часам.
— Прости, что мне придется нарушить твои планы. Я всегда расстраиваю твои планы, не так ли? Дай мне ключ.
— Не дам! — Паула включила зажигание и завела мотор. — Ты поедешь ко мне домой, хочешь ты этого или нет.
Но она еще не успела закончить эту фразу, как он выскочил из машины. Она окликнула его, бросилась бежать за ним, неловко подпрыгивая на высоких каблуках. В дверях табачной лавки стоял подзаборного вида старик. Он оглянулся, наблюдая за ними и понимающе улыбаясь. Брет размашисто шагал впереди, его широкие плечи, обтянутые синей формой, почти не шевелились. Она позвала его еще раз, но он не откликнулся.
Паула возвратилась к машине и села за руль. Его белая фуражка уже удалилась за сто ярдов и продолжала уверенно двигаться вдоль тротуара. Она смотрела на нее, как на улетающую надежду, пока та не скрылась из виду.
Глава 9
Как только Паула добралась до дома, она тут же подошла к телефону и набрала номер. Пока на другом конце провода раздавались гудки, она захлопнула ногой дверь на кухню, чтобы госпожа Робертс ничего не услышала.