— Конечно, — повторил он еще раз. — Не подумайте, что я хотел что-то сделать с вашими вещами.
— Да нет, это я среагировал слишком резко, — заметил Брет. — Дело в том, что я кое-что отметил для себя в этих вырезках. Информация к размышлению, — неуклюже добавил он.
Вот именно, информация к размышлению, сказал сам себе Лэрри. Опять нахлынувшая храбрость развеселила его. Господи, парень ничегошеньки не знает, абсолютно ничего. А Лэрри знает все, и он, Лэрри, — хозяин положения. Хотя сейчас он и прикидывается простофилей, но готов играть на любые ставки. У остолопа Тейлора нет на него никаких данных и никогда не будет. Все получилось как раз наоборот, об этом не стоит забывать. Он чуть не пожалел этого дурачка. Но нет никакого толку в том, чтобы кого-то жалеть.
Он чуть не бежал в ателье, у него было так легко и весело на душе. Он не знал, что значит ирония, но наслаждался именно иронией судьбы. Вот он выполняет мелкие услуги для Тейлора. Живет с ним, одалживает ему одежду, спит в одной комнате. И все это время в его заднем кармане лежат две сотни долларов, которые ему дали, чтобы он не показывался на глаза этому парню. Если деньги действительно что-то значат, как считала Паула Вест, то он должен был бы находиться теперь в Неваде. Но ему интереснее остаться здесь, а деньги все равно оказались у него, и будет еще гораздо больше денег из того же источника. Ему достаточно назвать цифру, и деньги будут его.
Он испытал разочарование, как будто его предали, когда, возвратясь к себе в квартиру, обнаружил, что Тейлор ушел. На кухонном столе под неоткрытой бутылкой молока лежала записка:
"Извините, что убегаю, но у меня срочные дела. Еще раз спасибо за все. И, пожалуйста, не беспокойтесь за свой костюм.
Б. Тейлор".
Ну, Тейлор обязательно вернется, на него можно положиться. Тейлор был из тех людей, которые обязательно возвращаются, чтобы вернуть костюм. Сам он, правда, не такой, слава тебе Господи, но раз или два он встречал в своей жизни людей такого типа, как Брет. Они были до чертиков честными.
Глава 13
Брет добрался до кафе «Золотой закат» только в начале одиннадцатого. Заведение было пусто, если не считать нескольких ранних выпивох. Утром здесь всегда было зябко и одиноко; так у больных лихорадкой каждый день начинается с пониженной температуры. Но она постепенно поднимается, достигая к жаркому вечеру своего пика — состояния бреда. Длинный зал чем-то напоминал Брету его собственный организм с похмелья — неубранный и практически пустой, пропахший прогорклым маслом и пролитым виски.
К счастью, в это утро здесь не было ни одного из барменов, которые стали свидетелями драки. Брету еще не приходилось встречаться с человеком, который стоял за стойкой бара, — молодым человеком с мелкими округлыми чертами лица, как у истощенного младенца, с мешками серой гусиной кожи под бледными глазами неопределенного цвета. Это и есть Роллинз?
Возбуждение не придало ему сил, скорее наоборот. Он сел в ближайшую к двери кабинку и стал размышлять. Он не должен надеяться, что Роллинз ему что-нибудь расскажет. Полиция допрашивала его очень давно и узнала от него только одно: Лоррейн ушла отсюда без провожатых. Даже если Роллинзу известно что-нибудь еще, Брет не мог рассчитывать, что ему удастся это выведать. И все же возбуждение не покидало его. У него даже закружилась голова, да так сильно, что, когда лицо Роллинза — если это было именно его лицо — пошевелилось за стойкой бара, спертый воздух в зале зазвенел, как электрический колокольчик.
— Что вам принести? — Из кухни вышла официантка со смуглым лицом в ямочках и теперь спокойно стояла возле него в позе прислуги.
Он вспомнил, что ничего не ел с середины вчерашнего дня.
— Можно яичницу и поджаренный ломтик хлеба?
— Да. Сегодня у нас есть грудинка. Если хотите, поджарим яичницу с грудинкой.
— Хорошо. И принесите мне сразу же пакет молока. — Его пересохшее небо все еще сожалело о бутылке молока, которую Брет так и не открыл в знак своей независимости, оставил на столе в кухне Гарри Милна.
— Целый пакет молока? — Официантка приподняла густую черную бровь. — Может быть, в молоко что-нибудь добавить?
— Нет, не надо. Я большой любитель молока.
Потом она с любопытством наблюдала, как он пьет молоко, словно это невесть какая невидаль. Она не ушла и тогда, когда он поглощал яйца с грудинкой.
— Вы очень проголодались, — заметила она.
По утрам чаевых здесь не давали, да и вообще надо было ублажить этих шаромыжников, чтобы сорвать с их потной ладони хоть положенный гривенник. Поэтому можно было не особенно церемониться.
— Ага, — отозвался он. — Я большой любитель пожевать.
Она засмеялась, хотя он оставался серьезным. И надо же, он дал ей целый доллар и сказал, что сдачу она может оставить себе! Похоже, дела в этом заведении начали поправляться. На минуту она забыла о своих вздувшихся венах и почти перестала желать, чтобы атомная бомба разорвалась прямо над крышей кафе «Золотой закат» и уничтожила все вокруг на несколько квадратных километров, весь Лос-Анджелес и, конечно, ее саму.
— За стойкой сегодня Джеймс Роллинз? — спросил Брет.
— Угу, это Джимми.
Все посетители покинули бар, кроме одной утренней пташки. Роллинз включил кипятильник для старичка, который еще оставался в зале, а сам начал подрезать себе ногти перочинным ножичком, сосредоточенно хмурясь от скуки.
— Передайте ему, что я хотел бы с ним поговорить, хорошо? Здесь.
— Конечно, — отозвалась официантка и направилась к стойке.
Роллинз вышел из-за стойки через низенькую дверцу и подошел к Брету быстрыми, резкими шагами.
— Чем могу служить, любезный?
— Присядьте, пожалуйста.
— Это можно. — Он сел по другую сторону столика, его полукруглый бледный лоб все еще озадаченно морщился.
Брет не торопясь спросил:
— Вы работали в тот вечер, когда убили госпожу Лоррейн?
Ухмылка скривила губы Роллинза, хотя они и остались крепко сжатыми. Лицо его напряглось.
— Да, верно. Ну и что?
— Мне хотелось бы, чтобы вы рассказали о ней все, что тогда увидели.
— Вы полицейский? — быстро спросил он скучающим тоном. — Полицейским я уже все рассказал.
Брет вынул из кошелька двадцатидолларовую кредитку и сложил ее. Хищный огонек тускло сверкнул в глазах бармена.
— Нет, я не полицейский. Меня просто интересует, что случилось с госпожой Тейлор.
— Я знаю не больше вашего о том, что с ней стряслось. Она ушла отсюда в тот час, и больше я ее не видел. — Сделав явное усилие над собой, он оторвал взгляд от двадцатидолларовой бумажки и посмотрел в глаза Брету. Его глаза были такими же прозрачными и чистыми, как джин.
— Она была пьяна?
Широкий, но веселый оскал Роллинза приоткрыл золотую коронку на зубе мудрости.
— А вы как думаете? Вы сказали, что знали Лорри. Я ее никогда не видел особенно трезвой. А вы?
— Я не говорил, что знал ее.
— Ах вот как! Я принял вас не за того. Почему это вас интересует? Послушайте, может, вы хотите написать детектив? Вы — писатель?
— Нет. — Интервью явно не получалось, и не было больше смысла в осторожности и осмотрительности. — Моя фамилия Тейлор. Она приходилась мне женой.
— Вы ее муж? — Роллинз выпрямился, и противоречивые чувства скукожили его лицо, внезапно состарив. — Я думал, что вы... — Он прикусил язычок.
— Меня не интересует, что вы думали. — Брет развернул кредитку и разгладил ее на столе. — Вы абсолютно уверены в том, что она ушла отсюда одна?
— Конечно. И я не единственный тому свидетель. Вы это знаете. Я не стал бы ничего скрывать.
— Вы назвали ее Лорри...