А меж тем в Париже Бонапарт становился надеждой всех французов. Чтобы успокоить Директорию, он объявил, что — отныне у него одна мечта: прогнать англичан из Египта, а если удастся, то и из Индии. «Лишь на Востоке, — говорил он, — есть еще территории достаточно обширные, чтобы основать империю, достойную древних». Не будь Бонапарта, Директория никогда не возымела бы столь фантастических прожектов. К тому же директоры, побаивавшиеся победителя, видели в этой затее то преимущество, что она позволяла удалить Бонапарта из Франции. 12 апреля 1798 года Бонапарт стал главнокомандующим Восточной армией.
Он тотчас же призвал к себе Дюма. Он считал, что Дюма слишком честен, чтобы быть по-настоящему умным, но очень хотел поручить этому генералу, умевшему, как никто другой, увлечь за собой солдат, командование кавалерией в Египетском походе. И Дюма снова прощается с родными и догоняет своего командира в Тулоне.
Бонапарт принял его, лежа в постели, в их общей с Жозефиной спальне. Жозефина, прикрытая одной простыней, плакала.
— Вы только подумайте, генерал, — сказал Бонапарт, — она забрала себе в голову сопровождать нас в Египетском походе! Вот вы, Дюма, разве вы берете с собой жену?
— Конечно, нет! Я думаю, она бы меня очень стесняла.
— Если нам придется провести там несколько лет, — сказал Бонапарт, — мы пошлем за женами. Дюма, который делает одних девчонок[13], и я, которому и это не удается, приложим все силы, чтобы сделать по мальчишке. Он будет крестным отцом моего сына, а я — его.
И он ласково похлопал Жозефину по округлостям, вырисовывавшимся под простыней.
Жозефина утешилась. Она всегда быстро утешалась, даже, пожалуй, чересчур быстро.
Выходя от Бонапарта, Дюма встретил Клебера, с которым был дружен.
— Кстати, ты не знаешь, для чего мы туда едем? — спросил Дюма.
— Чтобы дать Франции новую колонию, — ответил Клебер.
— Ты ошибаешься. Чтобы дать ей нового короля.
— Не спеши, — сказал Клебер, — там видно будет.
— Вот ты и увидишь!
Честный Дюма был прав. Эта грандиозная и бессмысленная авантюра была нужна только одному человеку для поднятия его собственного престижа. Оказавшись в Египте полновластным и бесконтрольным хозяином, Бонапарт «вел себя там, как султан». Отношения новоиспеченного властителя и республиканского генерала за эту кампанию вконец испортились. Дюма проявил себя таким же смельчаком, как всегда. Кавалеристы, которых он вел в наступление, отбросили мамелюков к Нилу. Когда он, вздымая на дыбы лошадь, размахивал саблей над головой, даже самые храбрые арабы с криком «Ангел смерти!» в ужасе кидались врассыпную.
Но вскоре победоносную армию обуяло уныние.
Дюма — Клеберу, 9 термидора 6-го года: «Наконец-то мы прибыли, мой друг, в эти края, куда так стремились. Бог мой, как не похожи они на то, что рисовалось в воображении даже самым трезвым людям!
Не терпится узнать, как ты себя чувствуешь и когда сможешь снова принять командование дивизией, которая сейчас в очень плохих руках. Мы все тебя очень ждем. Люди у нас вконец распустились. Я делаю все, что в моих силах, чтобы хоть как-то добиться порядка, но ничего не получается. Солдатам не платят денег, их не кормят, и ты можешь себе представить, какой это порождает ропот…»
Генералы не понимали целей войны и опасались, как бы Бонапарт не использовал их для удовлетворения своего честолюбия. Как-то в палатке Дюма, где собралось несколько человек, чтобы полакомиться арбузами, впервые прозвучали вопросы: «Стоило ли покидать Францию, ее густые леса и плодородные равнины ради этого огнедышащего неба и голых пустынь? Уж не империю ли хочет основать Бонапарт на Востоке?.. Пристало ли старым солдатам нации, патриотам 1792 года, служить интересам одного человека?»
У каждого честолюбца есть своя полиция, и один из присутствующих немедленно доложил властителю об этих разговорах. И с тех пор главнокомандующий стал называть тирольского Горация Коклеса не иначе, как «этот черномазый». Вот как генерал Бонапарт описывает свое столкновение с Дюма Деженету, главному врачу Египетской армии:
«Когда я прибыл в Гизу, мне сообщили, что в армии есть недовольные и что многие генералы высказались открыто; они даже утверждали, будто заставят меня прекратить наступление. Я знал, что Дюма был одним из заводил и что Мюрат и Ланн с ним заодно. Я приказал позвать Дюма и сказал ему: «Я знаю обо всем. И если бы я верил в то, что вы или ваши единомышленники хоть на минуту всерьез думали осуществить ту чепуху, которую вы забрали себе в головы, я немедленно отдал бы приказ страже расстрелять вас у меня на глазах; потом я собрал бы моих гренадеров, чтобы вас осудить; я покрыл бы позором ваши имена…» Тут Дюма заплакал, и я понял, что он добрый малый и действовал по чужому наущению Впрочем, он никогда не отличался особым умом К тому же я давно забыл все это…»
13
13 февраля 1796 года генеральша Дюма произвела на свет еще одну девочку, Луизу-Александрину, которая умерла, когда ей не было и года.