холодного ветра не портили её. Большой белый лик Хеля склонился над великой матерью, даря ей свой мистический свет. За его спиной, ярко, словно искры от большого костра, сияли звезды. Мерно бурлила Нага, неся свои воды в сторону заката. Редкие ночные птицы пели свои тихие ночные песни, стрекотали водяные жуки, которые в обилии водились в великой реке. - Да, - Самаэль кивнул и вернул трубку лучшему другу, - Прекрасная и спокойная ночь. Так и жду, что вот вот затрубят боевые рога племен и засвистят стрелы. Грегор усмехнулся и выпустил ровное колечко дыма. Это бы еще один навык, которому видимо обучали только офицеров. Иногда Самаэль жалел, что ввязался в драку с офицером-наставником и сломал ему руку. Если бы не это, то, быть может и его, когда-нибудь, рекомендовали бы на младшего лейтенанта. Но, увы, в личном деле Самаэля стояла красная печать, закрывающая ему путь в офицеры. - Мне приснился сон, - сказал солдат, вновь беря трубку из рук друга, - странный. - Как будь-то бывают другие сны, - усмехнулся Грегор, задумчиво смотря в даль. Самаэль затянулся и попытался тоже выдохнуть кольцо, но только закашлялся. - Этот был другой, - сказал он, прочистив наконец горло, - Более болезненный, что-ли. Младший лейтенант хмыкнул, но ничего не сказал. - Я стоял на каком-то каменном плато, - продолжал рассказывать солдат, - а вокруг летали тучи красного песка. Этот песок рвал мою кожу. И Яр там был другой, тяжелый, душный. - Быть может тебе приснились мертвые земли? - предположил Грегор, отбирая у друга начинающую затухать трубку, - Мальр вон рассказывал, что в мертвых землях свет Яра лишает сил и может убить, а песок забивается тебе в задницу и ужасно зудит. Самаэль тихо зафыркал, давя смешок ладонью. Его негромкому смеху вторил хриплое уханье ночного крылана, что охотился за неосторожной рыбиной, решившей набрать немного воздуха. - Ладно, - сказал Грегор, вытряхивая пепел из трубки, - Тебе пора в обход, да и мне надо своих проверить. - Только трубку оставь, - с усмешкой сказал Самаэль, - а то мне будет тяжко без табачка по стене шагать. - Вот когда стрелу на лету поймаешь, - ответил ему друг, - тогда и получишь трубку. И табак. И бабу с конём. - Ловлю на слове! - крикнул солдат уже в спину удаляющемуся другу. Ответом ему был глухой смех. Поймать стрелу на лету - это мысль уже не первый год крутилась в голове у Самаэля. Дело было даже не в том, чтобы прославиться или возвыситься над остальными, для этого не нужно было ничего ловить, кроме слов. Самаэль хотел испытать себя, познать пределы своих возможностей, и, быть может, преодолеть их. Иногда, в ранние часы, солдату казалось, что ничего невозможного для него нет, что он способен видеть течение времени. В те недолгие мгновения он чувствовал себя достаточно быстрым чтобы, например, выхватить летящую стрелу из воздуха. Однажды он имел глупость озвучить эти свои странные мысли в казарме, и с тех пор все сослуживцы на все просьбы Самаэля отвечают "Сначала стрелу поймай". Сначала он злился, но это быстро прошло. Человек имеет свойство привыкать. Теперь "поймать стрелу" было такой же неотъемлемой частью его натуры, как и странное прозвище "бес", полученное им еще в учебке. Самаэль не любил вспоминать те два года, что он провел в военной школе. Воспоминания о тех днях всегда вызывали в нем злость и сожаление. Ночь была слишком прекрасна. чтобы портить её давно минувшим. Солдат шел вдоль каменных зубьев, венчавших высокую внешнюю стену крепости Вармарка. Иногда его окликали часовые, следящие за противоположным берегом Наги, благо щедрый на свет Хель разгонял ночную тьму. Иногда Самаэль сам окликал задремавших новобранцев, не ожидавших обхода в столь ранний час. Перекинувшись парой слов с очередным постовым, солдат спустился во внутренний двор крепости и направился к городским вратам. У огромной тяжеленной решетки, отделяющий Вармарк от гарнизона, стояло еще двое новобранцев, под присмотром старого вояки, служащего в крепости то-ли интендантом, то-ли смотрителем. то-ли просто местным рассказчиком. Звали его Корягой. ибо он был тощим, скрюченным и узловатым. Если верить слухам, которые Коряга сам же и распространял, старик служил в гарнизоне еще до начала перемирия. И больше всего на всей Эрде. Коряга любил рассказывать байки и мучить молодняк. Чем теперь и занимался, сидя на поилке для лошадей, что стояла у поста. - И вот, снащится, - шамкал он своим отсутствием зубов, вешая лапшу на уши зевающему часовому, - глянул я в гласа этому тикарю, а там, вместо срачков - дырищи, што у нашего беса вместо души! Самаэль усмехнулся, укрылся в тени, и стал медленно подбираться к рассказчику сзади. Новобранцы усердно старались не смеяться, боясь вызвать гнев у старика, но Коряга принялся коверкать слова еще сильнее, хитро зыркая своими желтыми выцветшими глазищами на краснеющий от натуги молодняк. - У муня туша как прыкнет, та как с сади ис штаноф как вывалиться, - продолжал Коряга, прибавляя к живописному словесному описанию красочные жесты, - Тикарь так и помер, на месте. от вонищи. тушу то я тавно не чистил, мноко ф ней кумна накопилося. А тикари, они к кумну неприфыкши. Ф степяхжи фетра туют и кумно не пахнить. Один из новобранцев не сдержался, и заржал во весь голос. Старику только это и надо было. Словно спущенная тетива, прыгнул старик вперед, залепляя пяткой прямо в живот, корчащемуся от смеха бедолаге. Коряга, несмотря на свой болезный и немощный вид был одним из лучших бойцов в крепости. Самаэль даже подозревал, что ему вряд-ли больше тридцати лет. хотя выглядел старик на все четыреста. Не ожидавший удара постовой согнулся пополам и кулем свалился в грязь, которую в Вармарке почему-то называли дорогой. Коряга встал над ним, поставив свою тощую ногу бедолаге на голову. - Эх, чему вас только учат теперь, - сказал старик вполне отчетливо выговаривая все звуки. Бедняга постовой был далеко не первым новобранцем, пострадавшим от жестоких шуточек хитрого старика. И, спрятавшись в тени, Самаэль готовился к прыжку, чтобы отомстить за собственные страдания. Он выждал, когда Каряга увлечется чтением нотаций о никудышной подготовке нынешней молодежи, и собрался было напасть, но не успел. Его планам помешал оглушительный звон колокола. что был установлен в башне крепостной часовни, в самом высоком месте во всем гарнизоне. Этим колоколом пользовались только когда отпевали погибших в рейде солдат, или когда постовые замечали приближение дикарей. Вряд-ли, в столь поздний час, колокол оплакивал чью-то оборвавшуюся жизнь.