Глава вторая: Маленькая прелюдия
Фонарь мерно раскачивался в такт неспешным шагам, даря скудный, но спасительный свет. Темнота вокруг была настолько плотной и непроницаемой, что казалось, будь-то протяни руку и ощутишь её холодную шершавую поверхность. Под стать ей была и тишина, что обволакивала и сводила с ума. Только мерное дыхание проводника да глухой шум шагов позволяли беспокойному разуму хвататься за острую и отрезвляющую грань реальности. - А что вы ищете в такой глуши, - голос проводника - высокого пожилого мужчины с непослушной копной черных волос, разрушил давящее наваждение. Я неуверенно посмотрел на нашего капитана, но в его взгляде виделись безразличие и усталость. Он пожал плечами, мол "валяй", и я обернулся к шагающему впереди отряда мужчине, в грязной робе странствующего монаха. - Ищем преступника, беглеца, - я старался избегать особых подробностей. - А, охотники за головами, - понимающе кивнул проводник, внимательно вглядываясь в непроницаемую темноту ночи, - но сомневаюсь, что вы найдете кого-то в этих пещерах. Тут даже мох не растет, голый камень один. Ни единого ручейка или лужицы. За спиной усмехнулся капитан. Даже не оборачиваясь, я прекрасно знал, что он поглаживает свои рыжие усища. Этот нервный жест мы, с ребятами, стали замечать всё чаще. было от чего нервничать, после трех лет безрезультатных поисков. Близилась зима, багровое время Моркота, а запасы провизии и золота подходили к концу и пополнить их было уже некогда. Заказчик отказался предоставить еще один аванс, другой работы нам не давали, ибо гильдия придерживалась строгого правила - один заказ за раз. Если они не найдут цель в ближайший месяц, им придется скатиться до грабежа, рискуя репутацией и лицензией. - Много вас, как я посмотрю, - вновь нарушил проводник молчание пустоты, - целый отряд. Неужели этот преступник такой опасный? Я промолчал, но в разговор вступил сам капитан, которого тишина нервировала не меньше чем остальных. - Ты слыхал о Фронтире, монах, - его грубый голос, что так часто пугал девок в трактирах на потеху всей команде. - Как не слыхать, - проводник улыбнулся, сверкнув серыми глазами в тусклом свете фонаря, - Знатный орден был, могучий, да подломились столпы на которых стоял он, подточенные алчностью. Капитан рассмеялся и похлопал монаха по плечу. - Отлично сказал. Видать не зря вас там, в храмовых школах, штудируют до посинения да мужской немощи, - он вновь пригладил свои усищи продолжил, - Так вот, преступник этот - один из солдат, или как их там... Боров, как его? Тучный Майкл, за густую жесткую бурую щетину прозванный боровом, пробасил: "Клирик, суку мать!". - Во, точно, клирик! - капитан поднял вытаращенный указательный палец вверх, - один из тех, что подожгли Бирму. Ну, или просто один из этого Ордена... Проводник оглядел команду и кривовато улыбнулся. Что-то в нем меня настораживало. Не знаю что именно, но что-то с ним было не так. Но капитан шел с ним рядом, улыбался и шутил, а уж капитан обладал необычайным чутьем на людей. - Если это и вправду клирик Фронтира, то вас явно маловато, - весело ответил монах капитану, - я слышал, что однажды сто человек напали на одинокого клирика, да никто из них не выжил. Капитан вновь похлопал его по плечу, хитро замечая: - А если никто не выжил, то от кого ты слышал эту историю? - Вестимо от кого. От клирика, - серьезно ответил монах. На секунда воцарилась звенящая тишина. Было даже слышно, как руки ребят, тихо шурша складками одежды, тянутся к мечам. Но проводник, выдержав паузу, рассмеялся, а вслед за ним расхохотался и капитан. Бойцы облегченно выдохнули и принялись переговариваться, стряхивая с себя оцепенение, которое нагнеталось темнотой и тишиной перехода. - Мы тебе не салаги какие-то, - весело вещал капитан, обнимая здоровенного монаха за плечи, - мы на таких делах собаку съели. У нас эта... как её.. Боров, как её, суку мать?! - Репутация, сука мать! - радостно отозвался Боров. Мы продолжали идти, весело шутя и переговариваясь. Переход, которым вел нас проводник, то сужался то расширялся. Иногда тусклые фонари выхватывали из темноты серый камень стен пещеры, иногда нас вновь окружала непроглядная тьма. - Говорят, вещал монах капитану, - эти пещеры прорыл древний бескрылый вирм. Он был так ядовит, что своды пещеры пропитались его ядом и теперь ни одно растение не может прорости здесь, ни единая тварь не вьет в них свои гнезда. Ребята, невольно прислушивающиеся к глубокому бархатному голосу монаха, стали опасливо озираться и опасливо пялиться на каменный пол. - И что, - вопросил нахмурившийся капитан, - это и человека может убить? Проводник улыбнулся, вновь сверкнув своими серыми холодными глазами. - Ну, я пока не помер от местных миазмов. Хотя, признаюсь, местный воздух вредит моим трухлявым внутренностям. Он наигранно закашлял, старательно изображая смертельно больного старика, чем немало рассмешил капитана. И было над чем смеяться. Проводник был здоровенной детиной, шести футов росту, плотный, с широченными плечами и копной кучерявых черных волос. Таких уже не рожают. В старых романах, что так любят столичные дамочки, именно такими рисуют всех могучих воинов, только если они не главные герои, ибо не было в нем ни королевской стати, ни птичьей грации, ни утонченности. Мужик мужиком. Такому бы камни в шахтах голыми руками колоть, а он в рясе над книжками крючится. Внезапно мы вышли из узких закоулков скалистого перехода и оказались над широкой низиной, окруженной высоченными хребтами Меридиана. Звездная россыпь смотрела на нас с небосклона тысячью глаз. Бледный сапфир, дарил свой призрачный свет, позволяя разглядеть острые грани скал, ломкие линии серпантинов. К сожалению, дно низины скрывал густой туман, клубящийся в темноте, подобно мифическому исполинскому вирму. - Я уж думал, ты заведешь нас в подземелья и скормишь ящерам, - весело пробурчал капитан, выпуская плечи монаха из своих рук, - Далеко еще идти? Проводник вытянул руку, указывая на какую-то точку в испещренном линиями противоположном склоне. - Схрон там, - он поправил свой маленький заплечный мешок и оглянулся на следующих за ним ребят, - если вы еще не передумали. - Хрен тебе, - усмехаясь рявкнул капитан, - пока не дойдем, не видать тебе наших денежек, а значит и пива да девок. Среди парней раздались неуверенные смешки, ибо туман, в который все напряженно всматривались, не внушал доверия и хищно шевелился. Монах задул свой фонарь, достал из заплечного мешка бухту тонкой веревки и велел всем выстроиться в цепочку и обвязаться. Я встал за капитаном, за мной пристроился Верста, длиннющий доходяга и самый умелый мечник из всех нас, за ним Граль, наш походный лекарь и повар, следом Пыхта и Пронт, узкоглазые близнецы - кочевники, что так умело орудуют сетями и копьями. Замыкал цепочку Боров, как самый тяжелый, да и самый сильный, после капитана конечно. Погасив неуверенно трепещущие фонари мы стали спускаться по узкой изменчивой тропинке, все ближе подступая к набухшему туманному шишаку, что вздувался над дном низины. - Хищники здесь? - спросил я капитана, кивая на бесполезно болтающиеся фонари. - Есть немного, - ответил мне проводник, не дожидаясь когда командир соизволит передать ему мои слова, - туманных змей полно, но они будут спать до рассвета. А фонари их могут случайно разбудить светом своим. Я услышал, как охнул Боров, боящихся всяких змей и прочих ползучих гадов. Да и самому мне стало не по себе. Туманные змеи, которыми кишели болота вблизи бурного озера не отличались особой ядовитостью или зубастостью, но имели практически прозрачные тела, толщиной с мужицкую ляшку, и любили обвиваться вокруг своих жертв, медленно ломая их кости. Не самая приятная смерть. Они не выползают на тропу, предпочитая держаться в зарослях, - успокоил нас монах, уверенно спускаясь по крутому склону, - Главное держитесь за веревку и идите друг за другом. Вскоре мы достигли темно-серой шевелящейся стены. Проводник и капитан нырнули в неё без раздумий. Я же замешкался на мгновение и был бесцеремонно втолкнут в туман идущим за мной Верстой. Туман угнетал еще сильнее, чем недавняя темнота. Теперь не было тусклого, но спасительного круга, что создавали фонари, позволяя оглянуться и увидеть знакомые лица собратьев по ремеслу, к которым уже привык за тот десяток лет, что шатаюсь п