Вот и сейчас я мысленно задаю тебе вопрос, но не слышу ответа.
Этим вечером я отправилась спать в печальном (потому что тебя не было рядом) и встревоженном (из-за Авнера Ашдота) настроении.
Поправь меня, если я ошибаюсь, Михаил, но за все время нашей совместной жизни мы никогда не рассказывали друг другу свои сны. Ты утверждал, что сны призваны заполнять пропасть между желаемым и действительным, а в твоей профессиональной и личной жизни такой пропасти не существует. Ты заявлял: «Я не нуждаюсь в снах, и мне никогда ничего не снится!» А вот я в них нуждалась. И мне сны снились. Но я никогда не могла запомнить, что именно мне снилось, – сон улетучивался, стоило мне проснуться.
Сон, который я видела ночью после встречи с Авнером Ашдотом, я тоже помню смутно. Большая его часть стерлась. И все же впервые за многие годы мне удалось ухватить один образ, и, пока он не растворился, я описала его в блокноте для кулинарных рецептов. Сейчас я прочитаю тебе все, что записала, и будем надеяться, что сигнал автоответчика не прервет меня на полуслове.
Возле моей койки в больнице стоит группа врачей, среди которых и Адар. Они обсуждают предстоящую мне операцию. Из их разговора я понимаю, что они собираются вырезать мне какой-то орган, но не понимаю, какой именно. Я хочу спросить их об этом, но из горла не вырывается ни звука. Они продолжают говорить обо мне, как будто меня здесь нет или я их не слышу. Я беру лист бумаги и пишу: «Согласно закону о правах пациента, вы обязаны предоставить мне всю необходимую информацию». Я вручаю листок самому высокому врачу. Он читает, смеется и передает записку Адару, который тоже улыбается. «Видишь теперь? – говорит ему врач. – Вот почему мы решили удалить ей ее сверх-я».
Ты, наверное, сразу бы все понял. Твой культурный кругозор всегда был шире моего. Я потратила полдня, роясь в медицинских энциклопедиях, пока не выяснила, что у нас нет органа под названием «сверх-я» и что мой сон имеет отношение к психоаналитической теории Фрейда, который делил наше сознание на три структуры – как бы на три этажа.
«Всемирная энциклопедия» помогла мне вспомнить, что на первом этаже располагаются наши инстинктивные влечения, именуемые «Оно». Промежуточный этаж занимает «я», которое пытается навести мосты между нашими влечениями и реальностью. На верхнем, третьем этаже царит его величество «сверх-я», с суровым видом призывающее нас к порядку и требующее, чтобы мы учитывали, как наши поступки воздействуют на общество.
Я прямо-таки слышу, как ты тоном человека, которому прекрасно известен ответ, задаешь мне вопрос: «Существуют ли хоть какие-то доказательства справедливости этой теории? Прошла ли она научную проверку?»
– Нет.
– В таком случае какова ее ценность?
– Никакой.
– Это чистое безобразие! – говоришь ты. – Ты можешь представить себе решение суда, не основанное на доказательствах? Медицинский диагноз без указания симптомов? Только в психологии возможен профессиональный спор вокруг теории, не имеющей фактического подтверждения!
Я киваю, будто бы соглашаясь с тобой, но про себя думаю: «Это все защитный механизм, приведенный в действие твоим «я», Михаил, потому что всякое упоминание о психологии и всем, что связано с Адаром – твоим единственным и нелюбимым сыном, – вызывает мощный всплеск твоего «Оно».
Мне трудно говорить, Михаил. Что-то сжимает горло. Пойду выпью стакан воды и попробую еще раз.
Через несколько дней после своего визита мне позвонил Авнер Ашдот и пригласил приехать посмотреть квартиру в Тель-Авиве. Я ответила, что не уверена, что это меня интересует.
– Но это ни к чему вас не обязывает, – настаивал он. – Я за вами заеду. Посмотрите квартиру, а потом я отвезу вас домой. C’est tout[7].
– И все же, господин Ашдот, сначала нам нужно кое-что выяснить.
– Пожалуйста, – ответил он.
– Вы говорили, что наши пути пересекались. Вы не могли бы прояснить, при каких обстоятельствах? – Это не телефонный разговор.
– Почему? Нас что, прослушивают?
– Насколько я знаю, нет.
– Насколько вы знаете?
– Я шучу, Двора. Вам не о чем беспокоиться. Я покинул службу безопасности три года назад. Мою линию не прослушивают. И вообще, не тревожьтесь. У меня самые благие намерения.
– Которые ведут прямо в ад.