– И надолго эта экскурсия?
– Меньше трех часов. Спасибо новой дороге.
– И когда выезжаем?
Он посмотрел на часы:
– Сейчас.
Я тоже посмотрела на часы:
– Сейчас я не могу. Я договорилась встретиться с активистами протеста. Они меня ждут.
– Тогда завтра. Но не позже.
– Что за спешка?
– Есть спешка, Двора, вы уж мне поверьте.
– Мне нужно подумать.
– Хорошо, думайте. Но не очень долго.
– Знаете что? – улыбнулась я. – Лучше всего мне думается в ванне.
Все время нашего разговора с Авнером Ашдотом меня так и тянуло к его ванной. Если бы меня снимали на камеру, никто ни о чем не заподозрил бы. Я не косила глазом в ее сторону. Ни на градус не поворачивала к ней колени. Я всем своим существом стремилась к наслаждению, но внешне это никак не проявлялось.
Я сама удивилась легкости, с какой у меня вырвались эти слова.
Зато Авнер Ашдот ни капли не удивился. Он воспринял мою просьбу как нечто самое естественное на свете, как логическое завершение нашей встречи. – Конечно, – сказал он. – Прошу вас. – И еще раз повторил: – Конечно. На полке есть свежие полотенца.
Я отчетливо помнила, какие они у него мягкие и пушистые.
С тех пор как тебя не стало, Михаил, у меня было так мало поводов для радости. Ты должен меня понять. Ты меня понимаешь?
Это говорю тебе я. Твоя Двора. Все еще твоя.
Но эта смерть… Смерть супруга… Ты должен понять. Понимаешь?
Что-то в тебе меняется. Не может не измениться. Понимаешь?
Каждый раз, когда мне в жизни приходилось от чего-то отказываться, оставаясь запертой в клетке, я в утешение твердила себе: «Ничего страшного, получу свое в следующий раз».
Но смерть… Ты понимаешь?
Смерть подводит тебя к мысли, что следующего раза не будет. Что ты так и не получишь свое. И от этого что-то в тебе меняется. Усиливает чувство разочарования. Ты должен меня понять. Сумеешь?
Краны и кнопки. Струи воды, которые, повинуясь моему капризу, меняли напор. Пенные гели, экологически чистое мыло, ароматические свечи (я зажгла две), цветное освещение и бархатистые полотенца… Из-за всех этих роскошеств я совершенно упустила из виду тот печальный факт, что мне опять не во что переодеться.
Зато Авнер Ашдот ничего не забыл. Когда смолк шум льющейся воды, он, поняв, что я закончила, спросил меня через дверь:
– Вам нужна сменная одежда?
– Да, но…
– Приоткройте дверь. Я собрал в пакет кое-что из вещей Ниры. Подберите что-нибудь себе по вкусу. У вас примерно один размер.
«Ну, это уж чересчур», – подумала я, намереваясь сухо ответить: «Благодарю вас, но это лишнее».
Он меня опередил:
– У меня к вам только одна просьба, Двора. Если вам не трудно, сразу, как оденетесь, пройдите, пожалуйста, прямо к выходу. Я пережду у себя в кабинете. Видеть одежду Ниры на другой женщине… Мне… Я пока к этому не готов.
Так я и сделала. Высушила голову, причесалась, надела зеленое платье, которое оказалось мне впору, в последний раз посмотрелась в зеркало, вышла из ванной и направилась к входной двери.
Перед ней я остановилась и сказала:
– Спасибо.
– Пожалуйста, – ответил мне невидимый голос.
– Э-э… Авнер, – добавила я. – Я подумала. Заезжайте за мной послезавтра, в девять утра.
Интересно, догадался бы ты уже на той стадии, какая мне была расставлена ловушка. В конце концов, ты всегда быстрее меня умел анализировать улики. Не раз, просто выслушав перед сном мой сбивчивый и лаконичный рассказ о процессе, который вела я, ты мгновенно делал вывод, как правило верный.
Как правило. Потому что порой твоя стремительность вела к ошибкам. Из-за них ты так терзался в последние недели жизни. Вспоминал родителей Риви Магал и свое решение прекратить дело против парня, изнасиловавшего их дочь, за недостатком доказательств. Ты вспоминал, как ее отец подошел к тебе в коридоре зала заседаний, схватил тебя за руку и сказал: «Ваша честь, простите меня, я, конечно, человек простой и невежественный, но объясните мне, как вы могли выпустить на свободу человека, который признался в совершенном преступлении?»
Лежа на больничной койке, ты сказал мне надтреснутым голосом: «Возможно, ты, Двора, была не такой сообразительной, как я. И, когда ты входила в зал суда, публика не замирала в почтительности. Но посмотри на свои результаты. Тридцать лет работы – и ни одного несправедливого приговора».
Конечно, я тебя утешала. Именно так и поступаешь с человеком, которого любишь. «Это ведь мелочь, – сказала я. – Ты не брал взяток, Михаил, ты не подсуживал ни одной стороне. В случае с Риви Магал обвинение сработало небрежно, а мы оба знаем, что должны судить по закону, а не по справедливости».