В тот вечер прорвало все шлюзы. Ты осыпал Адара самыми унизительными оскорблениями, но он в ответ молчал. Он весь трясся – таких усилий ему стоило сдерживаться. И только после того, как ты выплеснул на него всю свою злость, он сказал: «Я знаю, папа, что я – жвачка, прилипшая к подошве твоих красивых ботинок, но что поделаешь, жвачке сейчас нужна помощь».
Авнер Ашдот долго молчал, прежде чем задать мне вопрос:
– Что именно он просил вас сделать? Дело-то выглядит безнадежным. Превышение скорости, вождение в пьяном виде, беременная женщина… Что тут можно сделать?
На обочине, в бетонном «кармане», голосовал одинокий солдат. Солдат. Одинокий. В полдень. Нам следовало бы остановиться. Заднее сиденье у нас было свободно. «Если мы остановимся, – пообещала я себе, – я больше ничего не скажу». Я и так сказала слишком много. А что, если Авнер Ашдот записывает мои излияния? Меня снова начали грызть подозрения. Его телефон лежал в ящике для перчаток, вместе с бутылкой минеральной воды, и помигивал огоньком. Что, если это мигает включенный магнитофон?
Авнер Ашдот проехал мимо солдата, не притормозив. Даже не сбросив скорость. Кажется, даже поддав газу. Меня придавило к сиденью. Мелькнула леденящая кровь мысль: он не остановился потому, что солдат помешает ему меня похитить.
– Почему вы не остановились? – спросила я.
– Зачем?
– Чтобы подсадить солдата!
– Я подумал, что вы будете против. Я имею в виду, вам не понравится, если к нам присоединится посторонний человек…
– В следующий раз спросите меня. Вместо того чтобы решать за меня, чего я хочу и чего не хочу. – Я могу за ним вернуться, если для вас это так важно, Двора. Так мне вернуться?
Я выдохнула.
Это был очень долгий выдох. Как в алкогольно-респираторную трубку.
Я не стала просить Авнера Ашдота вернуться за солдатом. Зато спросила, почему у него мигает телефон.
Он взял его, осмотрел и сказал:
– Не знаю.
По-моему, он не лгал.
– Это вас раздражает? – спросил он. – Я могу взглянуть… Может, удастся отключить…
– Да нет, не стоит.
Справа от дороги, на бетонных блоках, появились предупреждающие надписи «Опасность обстрела!» В какой-то момент я услышала собственный голос, произносивший:
– Он… то есть Адар… хотел, чтобы мы подключили свои связи. Попробовали оспорить в суде достоверность теста на алкоголь. Что были прецеденты… – Понятно. И что же Михаэль?
– Михаил. Не Михаэль, а Михаил.
– И что на это сказал Михаил?
– Правду. Что это невозможно. Что результаты проверки не допускают двоякого толкования. Адар просил его связаться с адвокатом, попробовать найти лазейку или хотя бы предпринять какие-то закулисные шаги, поговорить со своим старым другом, председателем суда, чтобы дело поручили судье подобрее, но Михаил ему ответил: «Единственное, что может тебе помочь, – это раскаяние. Ты сбил беременную женщину, и у меня впечатление, что тебе на это наплевать». Адар сказал: «По крайней мере, признайся честно: ты можешь мне помочь, но не хочешь».
Вот и все. Михаил разъярился. Он закричал: «Что значит: «признайся честно»? Ты намекаешь, что я лгу?» Адар сказал: «Да». – «Извинись немедленно», – потребовал Михаил. «Ты серьезно? – прошипел Адар. – Уж если на то пошло, это ты должен извиниться!»
Это продолжалось каждый вечер. Целую неделю. Я металась между ними, пыталась их помирить, объяснить каждому мотивы второго. Понимаете, когда я вела гражданские суды, меня считали чемпионкой компромисса. Я мирила Крамера с Крамером и Розу с Розой, но тут…
– Вы оказались между молотом и наковальней, – заключил Авнер.
Я кивнула и отвернулась к окну.
Мы ехали по абсолютной пустыне. Пески и пески, ни одного дерева на горизонте. Ни одного кустика. Среди холмов время от времени появлялись русла ручьев – пересохшие, каменистые.