Готовясь ко сну, Джордан думал о предстоящих днях, зная, что они будут трудными, вызывающими, даже пугающими. Но так было бы независимо от того, были ли они с Д.К. вместе или нет. Когда Эйвен был там, никто не был в безопасности. И хотя в выходные Джордан и три его ближайших друга — одна из которых теперь официально стала его девушкой — отправятся в Ниалас, Мару и Граэвал, чтобы обратиться за поддержкой к другим расам в грядущей войне, даже с их помощью, он знал, что всех ждет битва всей жизни.
И он знал, что, возможно, не все они выживут.
Но Д.К. была права, когда сказала, что лучше провести отпущенные им дни с теми, кого они любят, чем отталкивать их из-за страха того, что с ними может случиться.
Джордан так много потерял за свою короткую жизнь… так много страдал. И он все еще боялся потерять еще больше. Потерять больше своих друзей. Потерять Д.К..
Но, как она заставила его признать это, она стоила риска. И он не собирался жертвовать тем небольшим временем, которое у них могло остаться, только потому, что боялся будущего. Если бы он это сделал, то был бы именно таким тупым идиотом, в чем она его и обвиняла.
Вместо этого он собирался держаться за нее. Любить ее всем своим сердцем. И будь что будет.
Он прошел через ад и выжил… и он будет продолжать выживать, независимо от того, какие шрамы он получил, независимо от того, какие новые могут появиться.
Потому что, как он узнал, шрамы исчезают.
И с Д.К. рядом, с Биаром и Алекс, Джордан знал, что сможет пройти через все. Он знал, что они смогут пройти через все, что угодно. Вместе.
У Эйвена не было ни единого шанса.
Потому что они не собирались позволять ему сломать их.
С этой мыслью Джордан забрался в постель и, измученный эмоциональными потрясениями дня, вскоре заснул. Но впервые с тех пор, как он вернулся в академию, он не слышал голоса Эйвена, зовущего его сквозь сны. Он не был свидетелем того, как его брат висел над прудом, или как его близкие были убиты его собственной рукой. Он не видел смерти и разрушений всех, о ком он заботился, как их забирали у него.
Вместо этого ему снилась улыбающаяся принцесса и украденные поцелуи.
И он проспал до самого утра.
СЕРДЦА И НАДГРОБИЯ
— 1-
Боль.
Всепоглощающая, бесконечная боль.
Все, что чувствовал Биар… агония, подобно которой он никогда раньше не испытывал.
Его глаза резко открылись, стон сорвался с губ, когда боль пронзила тело.
— Он очнулся, Флетчер, сделай что-нибудь!
— Держи его, Деклан, мы должны держать его неподвижно. Охотник, дай мне… нет, не это… Да, вот это.
Биар снова застонал, глубоко в горле, когда молния прошлась вверх и вниз по его ноге. Желудок скрутило, нервы были в огне. Пот выступил на лбу, но по венам бежал лед. Он начал сопротивляться, отталкиваясь от рук, которые прижимали его к кровати, нуждаясь в том, чтобы избежать кинжалов пламени, пронзающих ногу до самого колена и дальше.
— Полегче, Биар, — снова сказал первый голос, прямо над ним. — Полегче.
Биар извивался под руками, которые жестко его удерживали. Он попытался открыть глаза, его затуманенное зрение уловило знакомое лицо, обеспокоенно смотрящее вниз.
— Деклан… больно… — Биар не мог даже произнести целую фразу, его невнятные слова были едва ли не вздохом боли.
Черные точки начали расползаться, и Биар увидел, как Деклан напрягается, чтобы удержать его на месте, когда парень корчился на кровати в медицинском отделении.
Он помнил деревья, жару, бег. Один неверный шаг, затем треск ломающейся кости, эхом разносящийся по лесу.
Он вспомнил Алекс и Охотника, их бледные лица, когда они пытались перевязать его ногу, чтобы успокоить. Когда они несли его через лес, спасаясь от джарноков, которые охотились на них.
Он помнил, как прикусил губу, чтобы не закричать, малейшее движение вызывало волны мучений.
Он вспомнил, как, наконец, нашел дверь Библиотеки и вернулся в академию, а затем эйфорическое забвение от обезболивающих Флетчера.
Обезболивающих, которые теперь перестали действовать.
— Ты не можешь снова усыпить его? — спросил Деклан доктора, его твердый ониксовый взгляд был прикован к Биару — успокаивающий, мягкий.
Продержаться, Деклан, казалось, хотел этого. Просто чтобы Биар продержался.
Это было последнее, что увидел Биар, последнее, что он услышал и подумал, прежде чем очередная острая боль пронзила его настолько, что он закричал, его глаза закатились, когда он вернулся в блаженное беспамятство.
Голос донесся до него как будто издалека, низкий и глубокий, прорываясь сквозь пелену сна.