Выбрать главу

  Лида подсказала.

  - Минус двадцать! Никита, иди домой!

  - Я у д-дома твоего... б-буду ходить всю ночь... впусти меня, Лен...

  - Иди домой!!!

  Он бросил трубку.

  Ленка схватила с вешалки пуховик, но Лидка молнией бросилась к ней:

  - А ну стой! Куда?

  - Ли-ид, он же там, на улице, замерзнет, Ли-ид!

  - Никуда ты не пойдешь! Лучше пусть замерзнет он, чем... мало ли что он с тобой сделать хочет!

  - Ли-ид, ну ты что! Ли-ид! Он нормальный... Я успокоить его хочу...

  - Сиди дома! Тебе еще восемнадцати нет! Я твоим родителям обещала за тобой следить!

  Лидка, с красными волосами, убранными в пучок на затылке, в красных штанах и толстых вязаных носках, на которые были натянуты сланцы, загородила собой проход.

  - Ли-ид, там же холод! Пусть поднимется, чаю выпьет... здесь он мне ничего не сделает...

  В этот момент открылась дверь комнаты Терещенко.

  - Э, э! Я ж вам говорила: в моей квартире - никаких мужиков! И потише уже: мне в пять утра вставать... Не работаете, не понимаете ни хрена... Малолетки!.. Спать идите!

  Лена посмотрела на Лиду. Потом - на дверной проем, в котором скрылась Терещенко. Ей хотелось сказать им обеим - от всего сердца - что-то злое. Что-то такое, от чего они обе закрыли бы лица руками, как будто им выжигает глаза, и заскулили бы.

  Но Лена не сумела.

  Она долго плакала, укрывшись с головой одеялом.

  Потом, когда Лидка уже уснула, Лена выбралась из укрытия и, подкравшись к телефону, как можно тише, как доставала шпаргалку на контрольной, набрала номер Никиты. Всякий раз, когда диск с тарахтением отъезжал, она замирала - вдруг проснется Терещенко? Но все было тихо. У Никиты никто не брал трубку. Лена набрала его номер еще несколько раз. Тщетно. Почему не берут? Может, его родители уже ходят-бродят по темным, холодным улицам и ищут сына? Ее мама и папа поступили бы так...

  Лена забралась в кровать. Она не могла уснуть. Вспомнилось, что в деревне, откуда была родом ее мама, как-то раз один мужичок по пьяни свалился в сугроб и замерз насмерть. А вдруг?

  Слезы текли и текли. Зачем она так резко сказала ему - нет? Но встречаться... как встречаться? А ей, Лене, даже целоваться с ним не очень-то хотелось... Нашлась принцесса! Целоваться ей не хотелось... Терещенко вон штуки и покруче поцелуев выделывает... И ничего - сплюнула в раковину и пошла... Даже ананас не стала есть... Ленка зарыдала еще пуще. Какая же она мерзкая! Жалкая, трусливая, глупая!.. Всего-то надо было...

  Ночь разматывалась бесконечно, как кассетная пленка (в детстве они с сестрами любили из испорченных, зажеванных магнитофоном кассет вытягивать эту глянцевитую пленку, красиво трепетавшую на ветру). Иногда Ленка как будто проваливалась в сон, и тогда ей мерещилось, что она трет и трет ванну щеткой, глаза болят от едких паров чистящего средства, костяшки пальцев стерты до крови, но она все трет и трет эту чертову ванну... А потом понимает, что сил ее больше нет, и выходит в коридор, и ищет в рукаве пуховика шарф... Самое главное: вешаться можно только на своем крючке...

  В пять утра прогрохотал будильник Терещенко. Потом, сдавленно матерясь и спотыкаясь об обувь, брошенную в коридоре, Терещенко собиралась на работу. Затем полоска света под дверью погасла и хлопнула входная дверь. Она ушла.

  Как же хочется хоть чуть-чуть поспать... У Лиды в аптечке, кажется, есть снотворное...

  Да, где-то было... Выпить - и заснуть нормально наконец...

  - Лена!!! Лена, ты что делаешь?!!

  Она очнулась от окрика Лиды. На столе лежала горка вылущенных из блистера таблеток. Руки сами продолжали начатое.

  - Лена, ты что задумала? С ума сошла?

  - Я... я не знаю...

  Потом, когда Лида все допрашивала ее, все лезла в душу, все хотела узнать, всерьез это было или понарошку, Лена только трясла головой, плакала и повторяла:

  - Я не знаю.

  Никита, как оказалось, просто пришел домой в стельку пьяный и вырубился. А жил он со старенькой глухой бабушкой.

  Когда уставшая после с огромным трудом сданной летней сессии (по проклятому старославу, слава богу, четверка), подавленная предстоящей встречей с родителями, которым Лида рассказала о ее странном поведении, Лена собиралась к отъезду домой, Терещенко - перед самым ее выходом из дома - вдруг протянула ей две сотки:

  - Возьми вот. Я занимала. Раньше как-то было... не вернуть...

  Лена смотрела на деньги испуганно и виновато, мотала головой:

  - Не надо, не надо... я все равно домой еду... у меня родители... купишь что-то сыну...

  И тогда Терещенко вдруг ее обняла, так крепко (а такая тощая!) и, кажется, со слезами в голосе сказала, что будет осенью ждать их с Лидой, что они - самые лучшие квартирантки, которые у нее были.

  Лена уговорила Лиду не рассказывать маме вообще ничего про Терещенко, вот прям ни словечка, потому что пусть уж лучше они с ней живут, чем переедут к какой-нибудь бабке. Ленка даже включила воображение и сказала: а бабка наверняка неряха. И у нее пять котов. Всюду шерсть. Пылища. И Лида тогда ответила, что про Терещенку она Лениным родителям ничего не скажет плохого. Она бы и про Ленкину выходку с таблетками ничего не сказала. Но не могла. Потому что это очень важно. Она, Лида, несет за Ленку ответственность. (Выкинула бы лучше эту ответственность к черту, думала Лена, но пока в городе появились только контейнеры для раздельного сбора мусора 'Металл', 'Стекло', 'Пластик'. Контейнера с надписью 'Ответственность' еще не ввели, а просто так Лидка, конечно, не могла ее выбросить.)