Штольня была старая. Под ногами — лоснящаяся угольная грязь. По сторонам — гулкая частая капель. Лицо обволакивает липкой сыростью, трудно дышать, во рту — кисловатый привкус.
— Веселей шагай, молодежь! — поторапливают ребят шахтеры.
— Далеко до забоев-то?
— Дотопай сначала до нарядной.
— А до нее сколько?
— Верста с гаком. А гак — еще версты полторы!
Шли в прыгавших бликах света от шахтерских ламп. Из штреков доносилось стрекотание отбойных молотков.
Наконец дошли до нарядной — расширенного штрека с двумя сбитыми из горбылей длинными скамьями. В отгороженной каморке — десятник. Через узкое оконце шахтеры брали у десятника наряды, расписывались в конторской книге за инвентарь, разбирали лопаты, отбойные молотки, расходились по забоям.
Подошли к оконцу Владимир и Михаил.
— Новенькие? — десятник пометил что-то в табеле, крикнул: — Губачев, забирай к себе!
— У меня что — всеобуч? — недовольно отозвался рыжеватый дюжий парень.
— Бери, бери, — строго повторил десятник, — самого-то учили? Не готовеньким пришел! Да и нет у меня откатчиков, один в забое будешь? — Подмигнул ребятам: — На язык скрипуч, но дело знает. Дуйте к нему!
Подошли ребята к Губачеву. Тот оглядел их с головы до ног, сплюнул сквозь зубы:
— Вы бы еще в лакировках пожаловали!
— Будут сапоги, — повернулся к Губачеву Федот Данилович. — Федор принесет.
— Принес уже, — послышалось из глубины штрека.
Парень поставил перед Владимиром и Михаилом две пары стоптанных, но крепких еще, задубевших от грязи и угольной пыли сапог.
— Вот вам скороходы!
И опять — протоптанная вдоль узкоколейки лоснящаяся в бликах ламп стежка, липкая сырость, гулкая капель.
Забой... Нависшие над головой уступчатые пласты лавы, беспорядочно сваленные стойки, горбыли, съехавшая с рельсов вагонетка. Матюгнулся по адресу предыдущей смены Губачев, сунул в руки ребятам совковые лопаты, ткнул пальцем в вагонетку:
— Такое чудо техники видели? Каждому по одной. Впрягайтесь и гоняйте... Вся наука!
Но «наука» оказалась трудной.
В первый же день ребятам пришлось работать не только вагонщиками, но и крепильщиками и путеукладчиками. Дело у Губачева действительно спорилось, уголь из-под его отбойного молотка буквально тек. Давно уже скинули ребята рубахи. Пыль ела глаза, щекотала горло, скрипела на зубах. Дьявольски хотелось пить, но Губачев разрешал только полоскать рот.
— Набуздаетесь воды, размякнете! — То и дело подгонял: — На полнорме сидеть не буду! Рысцой с вагончиками бегать надо, рысцой!
Старались ребята как могли. К концу смены еле доволокли ноги до нарядной, сели на скамейку. Услышал Михаил о какой-то «лимонадке», толкнул локтем Владимира:
— Вот бы сейчас бутылочку...
Усмехнулся услыхавший это Губачев:
— За чем дело стало? Поди и попроси!
— У кого?
— У десятника. Он лимонадчик у нас!
Не понял насмешки Михаил, подошел к десятнику:
— Дайте, пожалуйста, лимонадки...
— Че-го-о? — вытаращил тот глаза.
— Лимонадки, — повторил Михаил.
— Что, что он просит? — послышалось со всех сторон.
— Лимонадки!
Нарядная разразилась хохотом. Оторопевший Михаил пожимал плечами. И это смешило всех еще больше. Губачев шепнул что-то соседу — здоровенному, смахивавшему чем-то на медведя парню. Сделал парень серьезное лицо, крикнул:
— Чего гогочете?! Пить хочет человек!
Достал из заднего кармана спецовки пакетик, подозвал Михаила, насыпал ему в пригоршню розоватого порошка. Губачев подал кружку воды:
— Пей, малый! Пей!
— А что это? — спросил Михаил.
— Лимонадка. Она самая и есть! Освежающая!
Михаил хотел высыпать порошок в кружку.
— Э-э, нет, — остановил его похожий на медведя парень. — Нашу лимонадку так не пьют. Сыпь в рот и запивай, самый вкус!
Здоровяк смотрел на Михаила так простодушно, что тот поверил ему, высыпал в рот всю пригоршню, хлебнул воды... Во рту зашипело, запенилось, ударило в нос, перехватило дыхание — это был, конечно, обычный питьевой порошок, который полагалось добавлять в воду малыми дозами и размешивать. Хохот сотряс нарядную. Громче всех хохотал здоровяк.
Вскочил Молодцов, подошел к насмешнику:
— Извинись!
— Что-о-о?
— Извинись!
— Смотри-ка, — здоровяк повернулся к Губачеву, — прыткий вагонщик у тебя!
— Извинись! — настаивал Владимир.
— Ой-ой-ой! — состроил гримасу парень. — Может и ты лимонадки хочешь? Освежись! — протянул пакетик.
— А ну перестань безобразничать, — раздался голос Федота Даниловича. — С-сукин ты сын! Чего измываешься? Лимонадку вспомнил?! Да знаешь ли ты сам, что такое лимонадка?! Забой — еле проползешь на четвереньках... И волоком груженные до отказа углем сани тащишь, аж спина трещит — вот что такое лимонадка. Хлебнул бы ее сам, кисло бы стало, не ржал бы жеребчиком! Комсомол помощь шлет, а они гогочут. Извинись, говорю!